Попробуй-ка запомнить, что «вадила» — это вождь, «важак» — это начальник, «нача?ник» — это сотрудник Органов, «камисар» — это что-то вроде губернатора, мэра или министра, «палитик» — это как раз комиссар, то есть армейский политрук, а «палитикан» — это, наоборот, политик или чиновник.
Или попробуй без смеха воспринять, что «учила» — это учитель, «училка» — учительница, «баранчик» — шофер, «морда» — лицо, а «балван» — памятник. Прямо так в газетах и пишут: «Балван на виликi вадила за цилинскi нарот».
А с другой стороны, это частное несходство языков было даже полезно. Благодаря этому легионеры не видели в целинцах своих кровных родичей, что немаловажно, когда предстоит война.
Правда, для бойцов из земных 80-х очевидным было другое сходство. Например, вот эта первомайская демонстрация была как две капли воды похожа на аналогичные мероприятия на Красной площади. Разве только по масштабам покруче. И неважно, что на советских знаменах золотился серп и молот, а на целинских — летящая чайка. Знамена-то одинаковые.
— Слушай, Иванов, вот ты все знаешь, — обратился к Игорю один из бойцов его центурии, двухметровый верзила с мордой веселого хулигана. — Скажи, а партия у них есть?
Игорь Иванов знал, конечно, не все, однако краткую справку по истории Целины читал и на этот вопрос мог ответить без труда.
— Нет у них партии. Враг мира и прогресса Виктор Ли давным давно партию разогнал, а отец Майской революции Василий Чайкин восстановить ее забыл. Так что партии нету, — повторил Игорь с прискорбием, из-за которого было непонятно, иронизирует он или говорит всерьез.
— И то хорошо, — сказал верзила и отстал от Иванова, оставив того в недоумении.
— Что же тут хорошего? — пробормотал Игорь, пожимая плечами. Хотя по здравом размышлении решил, что ничего плохого в этом тоже нет.
А впрочем, долго раздумывать над этой проблемой ему не пришлось. Едва закончилась передача из Центара, как по громкой трансляции дали команду:
— По машинам! Всем легионерам планетарного и орбитального персонала занять свои места! Объявляется десятичасовая готовность.
В эту ночь генеральный комиссар Органов Пал Страхау не спал исключительно по милости великого вождя целинского народа. Вечером на банкете Бранивой, уже изрядно захмелев, сказал Страхау так:
— Все, игры кончились. С предателями пора кончать. До 5 мая надо арестовать всех, кто выявлен. Всех до единого! Кого можно — отправить на фронт. А остальных — в расход. Мы не можем позволить им сорвать освободительный поход!
После банкета Бранивой ушел спать. Он всегда ложился и вставал рано, поэтому ночью страна, не в пример сталинскому Советскому Союзу, спокойно спала.
А вот Страхау в послепраздничную ночь было не до сна. Не теряя времени, он начал обзванивать окружные управления с одним и тем же приказом: арестовать всех установленных изменников и шпионов, которые до сих пор оставались на свободе для использования втемную в оперативных разработках.
Циркулярное распоряжение на этот счет ушло на места в 22.20, но генеральный комиссар счел своим долгом позвонить в управления лично, чтобы объяснить всю важность задачи.
В некоторых регионах можно было обойтись беседой с дежурными офицерами, но в Чайкине, например, этого было явно недостаточно. Страхау потребовал вызвать на работу из дома начальника Закатного управления, шефа следственной части и свободных от дежурства оперативников и следователей.
Когда уже где-то около полуночи начальник управления вышел на связь по секретной линии, Страхау сказал ему:
— Операцию по захвату ключевых фигур надо провести сегодня еще до утра. Второстепенные фигуры взять в течение суток. Интенсивность допросов максимальная. До 5 мая необходимо ликвидировать всю сеть. Всех, включая тех, о ком мы еще не знаем.
— Мне некуда их сажать, — сказал начальник Закатного управления. Это была обычная отговорка, но у Страхау имелся на нее стандартный ответ:
— Активизируйте исполнение высшей меры. Всех ненужных — в расход!
— Куда уж дальше активизировать, — проворчал начальник управления, но деваться ему было некуда.
В этот час на работу как раз заступала очередная смена исполнителей высшей меры. А опергруппы вскоре после того, как начальник управления повесил трубку ВЧ-телефона, стали разъезжаться по адресам на служебных машинах.
Служебных автомобилей в гараже окружного и городского управления, расположенных в одном здании, не хватало, и пришлось вызывать патрульные машины из райотделов.
Проводить аресты в Дубраве было поручено тамошним территориалам. Но доверить им Никалаю окружной начальник не решился. Не дай бог случится что с вражеским резидентом.
Поэтому в Дубраву из Чайкина выехала оперативно-следственная бригада, составленная из лучших специалистов округа. Возглавил ее сам героический подполковник Голубеу, хотя поцарапанное ножиком ребро давало ему право оставаться на больничном еще минимум пару недель.
Когда они выбрались из Чайкина на шоссе, была уже глубокая ночь. В ясном и бездонном тропическом небе удивительно ярко сияли звезды.
— Смотрите, падающая звезда! — воскликнул самый молодой из оперов, выглядывая в открытое окно машины.
Остальные тоже завертели головами, а Голубеу хмуро пробурчал:
— Наверно, кто-то умер.
— А вон еще одна, — не унимался молодой опер. — И еще. Черт, сколько их!
— Значит, кто-то умер не один, — прервал восторги подполковник. — Смотри за дорогой, а то мы тоже до утра не доживем.
Лана Казарина стояла у окна и смотрела на звезды, которые казались кусочками льда на черном бархате — неподвижными и холодными, как сама смерть.
Но вдруг Лане показалось, что одна из звезд движется по небу. Но не как стремительный метеор, который молниеносно прорезает черное пространство и сгорает без следа, а медленно и плавно, как-то даже лениво и будто нехотя.
Звезды так вести себя не должны, и Лана решила, что это у нее галлюцинация от переутомления и переживаний. Она тряхнула головой и отвернулась от окна, чтобы дать отдых глазам.
Дверь камеры со скрежетом отворилась.
— Только не меня! Только не меня! — зашептала рядом девушка, которая всегда заводила эту присказку, когда в камеру входил офицер со списком фамилий.
Эта девушка была старше Ланы, но вела себя совершенно как ребенок.
— Питренка, — произнес офицер первую фамилию, и девушка, вздрогнув, как от удара, прекратила причитать.
— Все-таки меня! — тихо, но с жуткой болью в голосе воскликнула она.
— Шумилава, Иванова Илена, Иванова Лариса, Крачкина, Бубнава, Таланава… — бесстрастно бубнил офицер.
