Строй молчал, медленно синея лицами на режущем, как бритва хулигана, осеннем ветру.
– И каждый раз, когда вам захочется меня задушить, помните об этом. Ничего больше. Ничего личного.
– ПОТОМУ ЧТО!.. – заорал он хрипло, и с двух низкорослых тополей за его спиной в воздух сорвались ошалевшие вороны.
– ЧТО ХОРОШО ДЛЯ ИМПЕРИИ, ТО ХОРОШО И ДЛЯ НАС! – каркнул простуженно строй.
– Уже восемь лет, как нет империи, – сказал Сергеев как можно более спокойно. – А значит, нет и той Конторы…
Он все еще стоял там, на плацу, и с распухшего носа на подбородок текли жидкие сопли, которые было не утереть. И слезились иссеченные пылью глаза.
– Да? – спросил Антивирус тем же ироничным тоном, и Михаил, хоть и никогда его не видел, отчетливо представил себе лицо собеседника – с гладко выбритыми щеками, тонким носом, широко посаженными темными глазами и морщинкой над переносицей. И увидел кривоватую ухмылку на тонких бледных губах. – А вы в этом уверены?
Ах как хороша была Плотникова, когда на нее смотрели телевизионные камеры!
Она была хороша и без них, но в тот момент, когда на нее падал свет от ламп освещения, когда вспыхивали красные светодиоды рекордеров, когда перед ее лицом начинали плясать микрофоны, украшенные логотипами каналов, Виктория Андроновна расцветала по-настоящему.
В эти минуты она становилась по-настоящему красивой, но не одухотворенной живой красотой, а холодным совершенством символа. За такими женщинами идут на смерть, за таких женщин сражаются и именно таких женщин благоразумные мужчины боятся до смерти.
Пресс-конференция только что кончилась, медленно, потрескивая, остывали софиты, еще тараторили свои заготовки возле ПТСов журналисты-информационники, а Вика уже начинала свой собственный брифинг на пороге Украинского Дома.
Глядя на Плотникову, тесно окруженную толпой репортеров, Сергеев понял, что на месте ее шефа он бы задумался, а стоит ли пускать впереди себя, «ледоколом», столь харизматичную и привлекательную особу.
Она непринужденно шутила, не обращая внимания ни на направленные на нее камеры, ни на диктофоны, и журналисты смеялись вместе с ней, что само по себе было неожиданностью. Ее шеф нравился представителям СМИ в гораздо меньшей степени: в его присутствии шуток себе никто не позволял. Он претендовал на роль народного любимца и изо всех сил пытался показаться рубахой-парнем, но при острых вопросах в свой адрес мгновенно «набычивался» и не мог стереть с лица угрожающее выражение.
Но господин Лысенко в известной степени был просто ловко слепленным PR-проектом и подавался народу, как запотевшая рюмка с холодной водкой: на серебряном подносике и с соленым огурчиком. Образ был совершенно беспроигрышным.
Для поддержания цельности картины и окружение у Владимира Викторовича должно было бы быть соответствующим, то есть простым, демократичным до тошноты и излишним интеллектом не обремененным. Но Плотникова из этой стройной гармонии выпадала ввиду самостоятельности, независимости суждений и просто наличия ума. Подобный диссонанс в команде обычно бросался в глаза и нервировал не только специалистов по PR, но и избирателей. Но, как ни странно, яркая и выделяющаяся на общем фоне премьерского окружения Плотникова людям нравилась.
В одном жесте этой женщины (вот только что Плотникова привычным движением руки откинула со щеки прядь волос) содержалось больше привлекательности и столь милой народу первобытной зовущей сексуальности, чем в полуторачасовой речи господина Лысенко со всем его мужицким тестостероном, «мачизмом» и хамством, прущим наружу даже из ноздрей.
Электорат, конечно, биомасса и быдло, как неоднократно характеризовали его обе стороны новорожденной украинской демократии, но на некоторые вещи это самое быдло реагирует вполне адекватно. Невооруженным глазом было видно, что начни Виктория Андроновна сейчас свою избирательную кампанию даже с невыгодной позиции пресс-секретаря, и Лысенко мог отправляться на незаслуженный отдых – за ней люди пойдут не задумываясь, как крысы за сказочным крысоловом.
Слева от Вики, держась от журналистов на дистанции, стоял блинчиков холуй Лаврик и сверлил висок Плотниковой влюбленным взглядом. Причем, по мнению Сергеева, сверлил искренне, а уж чего-чего, а искренности за Лавриком не замечалось никогда.
Даже сотрудники Титаренко, у которого Лаврик состоял в адъютантах, за глаза называли его Табаки или просто Шакал. Сейчас же этот самый Шакал буквально ел Викторию Андроновну глазами – с аппетитом, почавкивая и причмокивая.
У Сергеева появилось сильное, похожее на зуд желание зарядить Лаврику в «пятак». Но он прекрасно понимал, что не имеет на это даже морального права, на остальные этические преграды Михаил бы с радостью наплевал.
Лысый – нынешний премьер-министр и кандидат в президенты Лысенко Владимир Викторович – уже скрылся с глаз, скатившись по Владимирскому спуску в сторону Подола, вместе со своим кортежем из черных «гелендвагенов» последней модели. Совокупная стоимость автомобиля премьера и джипов сопровождения как раз составляла сумму, равную выплатам пенсий в Киевской области за несколько месяцев, которую правительство почему-то задолжало.
Появление в центре города на таких «тачках» и при таких раскладах было бы настоящим безумием, но… Но настоящие пацаны на «фуфле» не ездят и «линию не ломают». И стесняться пацанам некого. Переморгают пенсионеры! Все путем!
То, что полтора года назад, после оранжевых событий, им крепко «дали по рогам», уже успело забыться. Да и дали-то чисто условно. Прописали в газетах. Погрозили по телевизору. Ну особо заметным пацанам пришлось пару месяцев позагорать в теплых странах или на лыжах покататься. И всех делов-то!
Лозунги остались лозунгами, это на бигборде писали: «Бандитам – тюрьмы», а в реальной жизни все сложилось не так и плохо. Будущее представлялось столбовой дорогой, по которой стройными рядами пройдут, обнявшись, представители правых и левых партий, объединенные борьбой против партии правящей. И представители национального капитала с темным прошлым и светлыми перспективами в сопровождении лучших представителей криминалитета.
Что сказать? Слегка поторопились те, кто застрелился в революционные дни, но кто виноват, что по простой человеческой наивности они приняли дешевые понты за серьезный базар. Пацанов же, вернувшихся ныне на киевские подмостки победителями, на понт было не взять. «Заточка» не та.
Сергеев поймал себя на мысли, что его настроение и сарказм, скорее всего, вызваны банальной ревностью, и кривовато усмехнулся.
