— Барин, мы за тварью! Тащи Казака назад, тащи, брат!
Да, надо бы помочь Барину — он уже разрезал комбинезон рухнувшего Казака и рвал зубами упаковку медицинского перевязочного пакета, — но некогда, нужно бежать!
Догнать Измененного, утащившего то, ради чего мы пришли сюда. Пришли, нашли и так глупо потеряли. Быстро, еще быстрее, рейдер, поспевай за Сдобным! Тот мчался большими скачками, не обращая внимания на валяющиеся под ногами мусор, оружие и остатки тел караульных.
Высокий силуэт Крюка еле виднелся впереди. Он несся со скоростью железнодорожного экспресса вдогонку за Измененным. И как, интересно, эта паскуда Измененный может двигаться с такой вот потрясающей скоростью, что его уже совсем не видно?
Мелькали освещенные участки, верещал детектор, засекая ловушки и извещая об их возможном появлении на нашем пути. Лопались те самые насекомые, издавая абсолютно невообразимые звуки и выпуская едкую вонь, которая пробивалась даже через фильтры масок. Крюк, громыхающий и лязгающий, летел далеко впереди, и только этот лязг помогал нам не потерять его после первой же развилки.
В груди вовсю колотилось сердце, воздух резал легкие, входя в них раскаленным ножом. «Богомол» задал абсолютно бешеный темп, удирая так, что мне мало не показалось. Не люблю я бег на дальние дистанции, ненавижу просто. Да, могу, но ненавижу!!! То ли дело метров на триста рвануть с места. Убью суку, вот только догоню и сразу убью! А потом, после того как убью, отрежу его же собственной пилой большеглазую голову и заберу как трофей. Надеюсь, не протухнет.
Коридоры мелькали мимо, не делая нас ближе к тому, кто хотел разрушить все планы, и надо было нажимать. Хотя куда нам было угнаться за Крюком, который выдал такую скорость, что я, даже вывалив язык набок, не уставал поражаться. Ну как он это может делать со всей своей массой и габаритами?!!
А потом пол под ногами неожиданно пошел вверх, впереди послышался громкий удар обо что-то металлическое и шум, который явно получался из-за того, что из-под ног нашего механического чудовища летели щепки от разбивающихся в хлам досок пола. Да, точно, Крюк просто снес грубо сваренные воротца и вылетел во что-то темное и высокое. Мать вашу Измененную, куда ж нас занесло-то?!!
Длинный коридор, очень темный, с единственным чуть светлым пятном окна впереди. Все верно, солнце уже наверняка поднялось высоко, ведь сейчас на улице уже восьмой час. Бежим дальше, видя, как высокая фигура устремляется вперед, но почему же он так ни разу не выстрелил, кто мне скажет? Что случилось с дробовиком и с пушкой, если он их не использует?
— Боится, что контейнер повредит, брат. — Сдобный, так же как и я, сплюнул тягучую слюну, содрав маску. — Вот и все. Чего ты на меня так вылупился-то? Не надо самому с собой вести тихую беседу. Так, отдышались? Все, вперед…
Эх, снова бежать, снова… так, где же мы все-таки, а? Ответ пришел сам собой, когда я поравнялся с окном, возле которого вверх уходила довольно широкая лестница с прогнившими перилами. Предплечьем протер почти черное от грязи стекло и выглянул. Да… а ведь такой замечательный пейзаж — джунгли, получившиеся в результате Волны, вперемежку с острыми крышами, выстроенными строгими параллельными линиями, — есть только в одном месте.
Дома и заросли — это Колыма. А смотрим мы на нее и любуемся видами, соответственно, из Интерната, едрит твою налево. И мысль эта должна была прийти сразу, как стало ясно, что здание большое, и окно с решеткой, а такое здесь есть только в нем. Знаете, как это называется, нет? А я скажу, причем емко и кратко, хотя могу и высоким литературным штилем тоже. Так вот, нормально это звучит так: из огня да в полымя. А если так, как мы обычно говорим, когда мне не хочется выпендриваться и корчить из себя то ли потомка княжьего рода, то ли еще какого сноба: полная, пардон, задница. Почему? Ну и вопрос, я даже и растеряться могу, если такое услышу.
Да потому что Интернат — это место, из которого практически нельзя выйти никак, кроме как через подвалы. Он закрыт со всех сторон решетками, и двери здесь просто не могут быть распахнуты настежь из-за ловушек, густо усеявших все подходы к ним. Сам Район, скорее всего, не хотел, чтобы те, кто здесь обитает, выходили наружу. Потому что здесь, перед самой Волной, содержались дети с психическими отклонениями, которых свозили сюда со всей местной волости. И то, что из них вышло, с того самого времени держит в страхе все окрестные территории. Из-за безумия, ненависти ко всем, включая местных жителей, постоянного голода и того, какими они стали. Вот попали так попали…
Глава 8
Точинов, Танат и Васильевка
Ладонь сжать в кулак, ускоряя шаг,
Продолжать движенье, выиграть это сраженье,
Не страдать и жалеть, зубы стиснув терпеть.
Знай, время не ждет, смотри вперед.
«Двигай на свет» (Look Inside)
Точинов сидел на кровати у стены, привалившись спиной к бетону. Курил, выпуская клубы дыма, не замечая пепла, падавшего на комбинезон. Маленькими глотками прихлебывал кофе, который смог сварить здесь же, отыскав небольшую и абсолютно новехонькую блестящую кастрюльку из набора то ли «Цептер», то ли еще чего-то подобного. Кофе вышел адски крепким, черным и ароматным, само то, короче.
В ожидании возвращения Сдобного со товарищи оставалось только думать. Мыслей было много, разных, крутившихся в голове постоянно. О том, что впереди, о том, что надо сделать. И сами собой, когда он глядел на спящего напротив Таната, мысли возвращались к событиям практически десятилетней давности. К тому, что было на объекте «Радостный-55», что приводило всю научную группу в полное восхищение и ужас одновременно.
Тогда он был еще гражданским, да-да, даже и не верится в это. Прикомандированным, по распоряжению директора института, к группе военных ученых с небольшим коллективом собственных лаборантов. Казавшимся отсюда таким молодым, искавшим цель и смысл, старавшимся понять одну вещь, всего одну: что же это такое?
Ковчег. Именно его лаборантка, Оля… да, наверное, Оля, предложила название, которое и прижилось. Среди его людей. Среди тех, кем командовал Гробовой, бытовало «зверинец», «зоопарк» и «зеленка». И в чем-то они были правы. Насчет зелени все было ясно с одного взгляда на стены, пол и потолок длинных коридоров, уходивших в глубь причудливого сооружения, то ли механизма, то ли транспортного средства. Материал, состав которого определить так и не получалось, потому что элементов из таблицы, придуманной изобретателем формулы столового белого вина господином Менделеевым, в нем было всего ничего. Не металл, не пластик, не органика… всего понемногу, с кремниевой основой. И все оттенки зелени, переливающиеся в свете переносных ламп-прожекторов. Глубокая и легкая, светлая и темная, различная, во всех возможных тонах.
