— Чего ты, Сань?
Правдивый молча сделал приглашающий жест, вслед за мной вышел, свел створки до щелчка. Мягко придерживая за локоток двумя пальцами, довел до ближайшей сосны, которая была повалена. Выломал сухой сук. Мы вернулись к столовой, к той ее части, что примыкала к стене. Я все время держал правую руку в напряжении и чуть на отлете.
— Следите внимательно за веткой.
Солнце стояло высоко, и глядеть вверх было трудно. Алмазно сверкали оскольчатые зубья на гребне.
Правдивый переступил, размахнулся, как городошник. Он целился вверх, через стену. Гораздо выше, чем требовалось бы просто перебросить. Рассекая шипящий воздух, сосновый обломок взвился по высокой дуге.
Сук летел, крутясь, и ничего не происходило, пока он не достиг той незримой черты, которую образовывала, продолжись она вверх, стена, обозначающая границу Крольчатника.
Пш-шш-ших!
Я даже не заметил никакой вспышки. Просто была крутящаяся черная палка — и нет. Облачко белого дыма, немногие разлетевшиеся кусочки, протянувшие белые тонкие шлейфы, которые тут же растаяли. Кусочек упал к моим ногам, я нагнулся посмотреть. Уголек, он еще светился с одного бока алым, но быстро потухал. Он был не больше половинки моего мизинца.
— Вы, кажется, относились к моим предупреждениям скептически, Игорь Николаевич, — сказал Правдивый все тем же непривычным в его устах интеллигентным голосом, который меня уже удивлял однажды. — Странно, что за все эти недели вы не додумались просто проверить. Это, — Правдивый указал в небо, где расплывалась белесая клякса, — новейшие виды современных охранных систем. Сверхсекретные и абсолютно неприступные. И смертельно опасные. Надежнее противопехотных мин во рву. В этом убеждена наша доблестная охрана по ту сторону Ворот. И те, кто разговаривал с вами, мне кажется, пока эту точку зрения разделяют. Ошибочную, как вы понимаете. Но чем дольше они будут заблуждаться, тем, как тоже ясно, нам тут спокойнее. Не так ли? Поразмыслите об этом на досуге, у вас ведь его много, ничем серьезным вы заниматься здесь не намерены.
Заложил ручищи за спину и удалился походкой бегемота в модельных туфлях. Я только что заметил, какие маленькие у Правдивого ступни. Размер тридцать восьмой, не больше.
Я покидал остывший уголек с ладони на ладонь. Вот вам и элементарно преодолимый барьер. Ведь и птиц я в Крольчатнике не видел. Уж сосна-то дятлова столовая, а ни одной барабанной дроби не припомню. И вообще. Да, дружок, ничего-то ты тут не сделал, кроме явных глупостей., Какой уж там герой… Уголек остыл, я его выбросил. Вдалеке опять застучал топор, завжикала пила. Пойти мужикам помочь, если уж ни на что иное не способен.
Но пошел я к себе. Разваливался тот Крольчатник, что я выстроил по впечатлениям первых дней и недель. Впрочем, я предполагал это. Теперь нужно строить новую схему, а повторно это сложнее и, главное, гораздо дольше. Имею ли я достаточно времени? Интересно прозвучал намек Правдивого.
В своем домике я прежде всего ощутил запах знакомых духов. О посещении Ксюхи говорила и смятая неразобранная постель, и прикнопленный к дверному косяку белый лист с нарисованными анютиными глазками. Цветы не были сорваны, а улыбались прямо из разнотравья. Потом я увидел, откуда она брала бумагу. Та же история. Пачка листов, машинка, вынутая из шкафа и приведенная в боевую готовность, письменный прибор, кофейник снят, чашечка со следами гущи.
Я подумал.
Нет, тот, кто настойчиво устраивает мне «рабочую обстановку», не стал бы затем спать в моей постели, рисовать мне цветы и пить иезуитски подсунутый для вящей писательской идиллии кофе. Значит, это не Ксюха. Она, войдя, просто решила, что так и должно быть. Что у меня всегда так. И стала меня ждать. А после обеда не подошла. На полках платяного шкафа в спальне я нашел свои вещи, чистые и отутюженные. По мере носки я бросал их, скомканные, в нижнюю секцию, и мне уже приходила мысль о будущей постирушке. Пара рубах, вторые джинсы, белье. Не очень богатый гардероб уместился в моем чемодане.
Я пил маленькую чашечку холодной воды, тупо уставившись на очередное чудо. Пожалуй, и это не Ксюхиных рук дело. Пожалуй, надо наконец найти ключ от домика и запирать, уходя. Моему несуразному воображению нарисовались феи и гномы, подземные Тимур и его команда, брэдберевские механические мыши-уборщики в умном одиноком доме…
Но правильный пионерчик Тимур вдруг сделался папой бывшего премьер-министра, нашего губастенького идеолога реформаторов; феи натянули колготки на голые тощие задницы и разбрелись зарабатывать по дальним трассам, диснеевские добряки обрели набитые кулачищи гоблинов в «ломовых» камерах СИЗО, а умный дом, как мы помним, сгорел посреди радиоактивной пустыни. С умными — домами и людьми — отчего-то всегда одна и та же история.
Когда я чувствую себя, мягко выражаясь, не слишком радостно, воображение мое способно двигаться лишь в сером направлении. Концентрация чудес начинала ощутимо действовать на нервы.
И все-таки еще на одно я нарвался. Не собственно на чудо, а на исповедь по поводу. И снова женскую. Мне везет.
Было так. Как только мог, я берегся от неверных поступков и резких движений. Сидел у себя перед каким-нибудь голливудским шедевром или в компании старых знакомых с книжных полок. Шел гулять или в столовую, продолжавшую исправно учитывать наши пожелания. Каким образом это происходило, играл тут какую-то роль Правдивый, — о том думать себе запретил. О возможной физической и парафизической сущности феномена. Хотя термины и гипотезы невольно вспоминались. Мы же теперь все образованные в щекочущих загадках сверхъестественного. Зубы съели. Классифицировать научились то, о чем представления не имеем. Принимал посильное участие в расчистке территории. Правда, все это свелось к тому лишь, что мы оттащили самые загромождающие дорожки стволы. «Подсохнут — спалим», — проворчал Правдивый. Однажды в кустах видел Наташу Нашу, целующуюся с Семой. Его торопливые немытые руки шарили по скудному телу Н.Н. под задравшейся маечкой. Вечером того же дня — как раз закончили с уборкой деревьев — Сема с блаженной улыбкой и скошенными к горбатому носу глазами валялся у своего крыльца, на которое так и не смог всползти. Каюсь, после демонстрации Правдивого я не удержался, чтобы не повторить. Камешки, шишки, сучки, флакон из-под шампуня — все превращалось в — пш-шш-ших! — неогненную дымную кляксу в воздухе. Вот фига мне с душераздирающими записочками Доброму прохожему. И куда кидать — на насыпь за двойной колючкой?
Я начал понимать, какая в Крольчатнике должна царить скука. Несмотря ни на что. С Ксюхой мы провели еще одну ночь. Не уверен, что произнесенных нами на двоих слов было больше десятка. Шалашик над малиновым матрасом ни она, ни я восстанавливать не пожелали. Я, проведя годы «близко к земле», кажется, напрочь утратил большинство комплексов и предрассудков, которые, если угодно, можно назвать привычками цивилизованного человека. Ксюхе, по-моему, было вообще все равно.
