Впрочем, справедливости ради, играла только Ксения. Матвей, тот всякий раз влюблялся искренне и без оглядки. Правда, потом охладевал, причем совсем не обязательно при появлении новой пассии. Скучно ему было крутить долгие романы. Ну что тут сказать. Ему интересен не столько сам секс, сколько процесс охоты.
На то, чтобы опоить его дурманом и зельем правды, Ксении потребовалось не больше часа. А потом она щебетала над ним, одаривала ласками, и задавала вопросы, интересовавшие Михаила. Сам же Романов, сидел за печью и слушал откровения сына.
– И что, Петр так-таки и умыслил измену? – поиграв языком с его ухом, поинтересовалась Ксения.
– Умыслил, глупец, – пьяно попытавшись притянуть ее к себе, произнес он.
Но девушка, легко выскользнула из его рук, и игриво погрозила пальчиком.
– Сначала поговорим, а потом будет тебе и медок. А как все было-то? С чего началось?
– Мономах захотел получать больше, чем давал Петр. Я говорил ему, что это еще от батюшки повелось, и коли он станет давать требуемое не оскудеет. А коли ему не хочется, то можно отдать великому князю то, чего он желает, Рудный да Угольный. Его ябетники да мытари сами все дело загубят. А Петр и на худой руде свое возьмет. Поди мастера не холопы. Как только увидят, что жить стало хуже, так сами к нам и придут. А с годами, как поймет князь, что дело рушится, так и сам отдаст те грады. А что до малой дружины, так срок службы можно сократить с трех до двух лет, и частью раскидать воев по пограничным заставам. Эдак при своем и останется. Да брат уперся.
– А ты не хотел его оставить? – продолжала спрашивать Ксения.
– Да как я брата-то оставлю? Готовился встать с ним плечом к плечу. Но до поры сидел у себя в Олешье. Пока он сговаривался с половцами, да печенегами, чтобы единой стеной встать против великого князя. По всему выходило, что отдать им за то, пришлось бы меньше.
– Поди надельное войско Мономаха-то по более будет. И оружием да выучкой не уступят.
– Петр время тянул еще и от того, что сговаривался с князьями Полоцкими, чтобы вдарить разом. А там и другие вступили бы в замятню. Так что Мономаху было бы не устоять.
Сидевший все это время за печью Михаил скрежетал зубами, краснел и пыхтел как самовар. Удумал-таки Петр порушить все его начинания, и пустить по ветру труд прошлой жизни. Вот же паразит. Хоть бери и поступай по примеру Тараса Бульбы.
Ксения в очередной раз подошла к печи, и Романов озвучил ей очередной вопрос. После чего она вернулась к Матвею, развалившемуся постели, и присев рядом, огладила его голову, не став противиться его руке, прошедшейся по бедру, под тонкой тканью сарафана. Будучи одурманен он не видел в ее поведении ничего странного.
– И что, вы вот так решили порушить то, на что ваш батюшка жизнь положил?
– Петр считал, что батюшка сглупил. Ему бы следовало самому создать свое надельное войско, устроить замятню промеж князей, а потом согнуть их в бараний рог.
– А ты так не считаешь?
– Брата я не бросил бы. Да только добра из этого не получилось бы. Не признали бы нас другие князья. Как не как воротя морду от меня и нынче. Если только все княжеские роды под корень извести. А это просто душегубство, но глупость несусветная. Потому как не только князья не видят меня и детей моих своей ровней, но и люд простой не признает нашего права быть над ними. Мы в почете только лишь на своих землях. В иных, все больше за выскочек почитают. Чтобы переломить это, потребны долгие годы. И я над тем тружусь, памятуя то, как действовал батюшка.
– А как так случилось, что Мономах с тебя спрос не учинил?
– Так откуда ему было знать, что я в заговоре участвовал. Все внезапно случилось. Я даже войско собирать не начал, как прилетела весть о том, что случилось в Пограничном.
– А как случилось, что матушку твою и всю семью брата побили.
– Сказывают, что в горячке сечи. Сам толком ничего не ведаю. Пытался разузнать, но все как один твердят, что вышло это случайно, а повинных в том, тотчас же предали казни…
Пытала она его часа два. За это время Михаил успел узнать многое. Конечно горько было сознавать, что его сын, едва не разжег очередную свару на Руси. Но даже в этом случае, ему грозил постриг в монахи, и глухой монастырь. О семье и говорить нечего. Если княгиня повинна, то и ей путь в монахини. Детей же под опеку, и старший должен был наследовать отцу. Мономах делал все, чтобы его Правда укоренилась на Руси, а потому поступаться своими же законами не стал бы.
Романов все больше склонялся к тому, что столь жесткий подход был вызван вовсе не заговором. Владимир решил наложить руку на Рудный с его производством, и Угольный, с его копями. Что собственно говоря и случилось. Матвей с легкостью принял условия великого князя, и отдал лакомые куски.
Но это только предположения Михаила. А нужно знать доподлинно. Хорошо бы допросить самого Мечникова. Вот уж кто знает все доподлинно. Но этого на мякине не проведешь. И запросто не захватишь. Вот кого попроще, дело совсем иное. К примеру, Данилу, который вроде как подался в Новгородские земли. Далековато. Однако перспективы куда лучше, чем охотиться на Федора.
Глава 21
Дружина
Комья снега из под копыт, студеный воздух в лицо, и заснеженные просторы покрытые сверкающим на солнце белым покрывалом. Погода просто исключительная. Хотя и морозно, но картина один в один соответствует знаменитым виршам Пушкина – «Мороз и солнце, день чудесный!» К сожалению Михаил не помнил его целиком, только отрывками, что не удивительно в отношении его личной памяти. О чем он сейчас искренне сожалел. Отчего-то захотелось прочесть именно это стихотворение. Ну вот накатило. И… А ведь когда-то в школе знал его наизусть.
Романов потянул поводья, переводя лошадь с рыси на шаг. Рядом с ним придержала свою кобылку и Ксения восседающая в седле по-мужски. Длинная, широкая и свободная юбка, укрывающая ноги вполне способствовала такой посадке. Ксения на отрез отказалась путешествовать в одних только штанах половецких женщин. Но поддеть их под юбку все же согласилась.
Это натолкнуло Михаила на идею «изобрести» дамское седло. Раньше в этом как-то не было необходимости. Та же Алия садясь верхом пользовалась своим степным одеянием. А так, женщины если и путешествовали, то на различных повозках. При их с Ксенией переходе по степи, она так же сидела по мужски. Но тогда о серьезных холодах говорить не приходилось, и одной юбки было вполне достаточно. Вот и не думал он в эту сторону.
За годы проведенные в этом мире он видел десятки самых разнообразных конструкций, которые помнит в деталях. А потому выбрать сильные стороны, и создать нечто удобное для боковой посадки ему вполне по силам. И, да. Никаких кавычек. Ему и впрямь придется создать его с нуля.
– Денек-то какой, а Михайло, – глубоко вздохнув, блаженно произнесла она.
– День славный. Но ясное небо, к лютому ночному морозу.
– И что с того? Поди без крова над головой не останемся.
– Это если повезет не повстречаться с купеческим караваном. А как случится такой, то глядишь и яблоку негде будет упасть.
– Не встанем на постоялом дворе, доедем до башни, а надо будет, так и до следующей, – пожала она плечами, с таким видом, мол не мешай наслаждаться моментом.
По предложению Михаила семафорная линия была устроена таким образом, что башни ставились вдоль торговых трактов. Как следствие, у сигнальщиков появлялся некий приработок. Они могли принять на постой нескольких путников, или купца, караван которого состоял из пары повозок. Более широко служилым развернуться не позволяли.
А за возможность приработка, приходилось расплачиваться содержанием трех лошадей, для гонцов. Не все ведь послания можно доверить коду. А может статься и такое, что кому-то нужно лично скоро добраться до места назначения…
Начало февраля не лучшее время для путешествия. Но Михаил не мог откладывать его на более благоприятное время. Буквально десять дней назад ему стало известно о местонахождении Данилы, некогда предавшем Петра и сдавшим Пограничный. Тот и впрямь перебрался на север, только не в Новгородские земли, а в Полоцкие княжества. Его возвели в бояре, и одарили вотчиной. Нормальное решение, учитывая неспокойный нрав рода Полоцких. Их Мономаху удалось приструнить последними.
