Но, по крайней мере, это был неплохой способ занять время и немного отвлечь ребят от их тягостных мыслей. Помнится, мне самому это неплохо помогало.
19 июля 2077 г., понедельник. 96-ой день.
С сегодняшнего дня начинался изнурительный полуторамесячный марафон, состоящий из десятков различных тестов, медицинских обследований и экзаменов, основная цели которых — разобрать характер будущих учеников по косточкам, выявить сильные и слабые стороны каждого.
На основании полученных здесь входящих данных, сопоставленных с другими данными об абитуриентах, коллектив педагогов формировал личное досье и личную программу для каждого ученика, которая определяла его судьбу.
Несмотря на то, что я обретался в стенах интерната уже четвертый месяц, мне предстояло проходить эти тесты наравне со всеми вновь прибывшими абитуриентами.
23 июля 2077 г., пятница. 100-ый день.
Испытания на уровень базовых знаний, полученных в школе, я прошел неплохо.
Правда, возникли некоторые проблемы со всемирной историей. В Генераторном мне преподавали не совсем ту ее версию, которая принята в Содружестве, а небольшой курс истории на подготовительных курсах в интернате не способен был полностью восполнить этот пробел.
После неудачных ответов на вопросы о причинах Третьей мировой войны и о внешней политике Содружества наций, принимавшая у меня экзамен преподавательница мисс Темплтон (именно она вела курс истории на подготовительных, и за пререкания с ней я получил пару дисциплинарок еще на первом месяце своего нахождения в интернате) строго нахмурилась, но заверила, что этот пробел она быстро восполнит. Для этого меня определят на специальный факультатив, который она ведет, предназначенный для борьбы со лжеисторией, засевшей в головах учеников.
Я обещал этой мымре быть на факультативе прилежным и чуть ли не расцеловал ее в старую сморщенную задницу. Мне удалось пережить два часа с ней, не заработав дисциплинарки, а значит, были причины собой гордиться.
27 июля 2077 г., вторник. 104-ый день.
Знание английского языка у меня оказались превосходным. За последние четыре месяца я практически не говорил и не читал ни на каком другом, так что тест без проблем сдал на «отлично».
Я также подтвердил свое свободное знание русского (этот язык считался более или менее востребованным) и украинского (его здесь никто не знал, так что мои ответы анализировал ИИ). Компьютер зафиксировал наличие у меня разговорных навыков румынского и болгарского, которые я, правда, основательно подзабыл, однако эти языки, как и украинский, не были в почете в Содружестве наций.
— Ничего, парень, — утешил меня экзаменатор — лингвист, пухленький усатый мужчина средних лет. — В любом случае изучение языков не проходит бесследно. То, что ты провел детство в многоязычной среде, здорово расширило твой кругозор. Тебе ведь знакома пословица: «сколько языков ты знаешь — столько раз ты человек».
— Да, спасибо, сэр, — кивнул я.
— В твоем селении… э-э-э… Дженераторном, говорили на четырех языках, верно? — заглянув куда-то в невидимые для меня файлы моего личного дела, поинтересовался преподаватель.
— Да, сэр. Русский, украинский, румынский и болгарский. Так было. Сейчас-то мое селение… ну… — я сделал многозначительную паузу, выжидающе уставившись на усатого, которому, может быть, что-нибудь об этом известно.
— Ах, ну да, ну да. Эта ужасная война, — он кивнул. — Очень сочувствую.
— Вы случайно не знаете, что там сейчас происходит, сэр? — сделал отчаянную попытку я.
— Ну я, э-э-э… знаешь, что, тебе, наверное, следует обратиться к своему куратору. Я здесь только для того, чтобы принять у тебя экзамены по языкам.
— Понимаете, мои родители остались там, и мне очень хотелось бы…
— Ну-ну, прошу прощения, вряд ли я могу помочь тебе. Для этого ведь есть кураторы, — беспокойно заерзал на стуле начавший нервничать лингвист. — Что ж, с тобой вроде бы все. Кто там следующий?
30 июля 2077 г., пятница. 107-ой день.
IQ-тест и другие испытания на природный уровень интеллекта не выделили меня среди сверстников. Я не пас задних, но и среди лучших не числился. В Четвертый специнтернат не принимали полных идиотов.
— Что ж, парень, ты, похоже, из тех, кто предпочитает гонять мяч или выбивать пыль из груши, нежели корпеть над математическими задачами. Вряд ли ты сконструируешь космический корабль или настроишь его центральный процессор. Но на то, чтобы управлять им, у тебя серого вещества вполне хватит. Ты ведь об этом мечтаешь, верно? — подмигнул мне принимавший этот тест тощий мужчинка, который будет вести у нас математику.
Конечно же, он знал о моей мечте и мог потешаться над ней. Похоже, что перед каждым из экзаменаторов открыто мое личное дело. Каждый сраный препод в этой чертовой дыре знал, какой длины у меня член, что я люблю есть на завтрак и какого цвета мой кал. Им было известно, что я занимался оральным сексом со своей одноклассницей, когда мне было пятнадцать. Они знали обо мне больше, чем родная мать. Сидя перед ними, я ощущал себя голым. И они хотели, чтобы я их за это не ненавидел?
Ничего. Все это неважно. 49 дней без дисциплинарок — вот что важно.
— Да, сэр, это моя давняя мечта, — глядя на него большими честными глазами ответил я. — Но я буду рад и любой другой работе, для которой наш коллектив педагогов сочтет меня достойным.
6 августа 2077 г., пятница. 114-ый день.
Культурный уровень у меня оказался выше среднего.
Благодаря родительскому воспитанию я имел некоторые знания в области искусства и неплохой багаж прочитанной литературы, чем не могли похвастаться большинство «дикарей» и «сирот». Впрочем, результаты этого теста котировались весьма слабо. Как объяснила мне экзаменатор, эти знания во многом являются атавизмом и балластом, напрасно засоряющим умы молодежи. По крайней мере, так их в свое время назвал некий светоч знаний по имени Герберт Шредер, известный культурный деятель, в свое время занимавший пост личного советника Протектора по вопросам образования. В «Вознесении», судя по всему, высоко ставили мнение этого Шредера. Придуманный им принцип лег в основному здешней системы образования — «бесполезные» знания отметались, «полезные» — поощрялись.
— Так что, молодой человек, в нашем интернате вы не станете изучать латынь, декламировать Бетховена или танцевать вальс, — с неприятной улыбкой пояснила мне экзаменатор — женщина, которая своим выражением лица напоминала мне акулу. — Для вас будут подобраны лишь те произведения, которые способны оказать позитивное воздействие на ваше воспитание и привить правильные приоритеты.
— О, я полностью доверяю в этом вопросе познаниям воспитателей, — криво улыбнулся я. — И с удовольствием читаю все, что они мне рекомендуют.
За проведенные здесь 113 дней мне было предоставлено для чтения и просмотра тридцать девять книг и полнометражных фильмов, а также не менее пяти сотен научных и публицистических статей и короткометражных документальных передач. Лишь половина из них были «рекомендованными». Большую же часть мне предписывалось в обязательном порядке не только прочитать или просмотреть, но и выборочно пересказать и обсудить их содержание с одним из воспитателей.
— О, всегда приятно слышать достойный отзыв о нашей работе, — улыбнулась экзаменатор, которая, как я полагал, принимала непосредственное участие в отборе этого пропагандистского чтива. — И что же вам больше всего запомнилось из прочитанных тут произведений?
— Платон. «Государство». Этот диалог удивительно точно отражает проблемы и вызовы, которые стоят перед современным обществом. Даже сложно поверить, что она написана больше двух тысяч лет тому назад.
— А из современников?
— Н. Холт. «Великий Уоллес Патридж. Человек или мессия». Прекрасное произведение. Местами я едва сдерживал слезы. Мисс Холт действительно талантливая писательница. Как по мне, она лучше других смогла описать жизнь великого сэра Уоллеса, его удивительную личность и уникальные человеческие качества.
