— По моим следам с той же скоростью. По одному, — велел Серый, миновав аномальный очаг.
— По одному? — переспросил Ткаченко. — Может, уже сразу и пройдем, я твой зигзаг запомнил.
— Может, и пройдете, — кивнул Семен. — А может, и нет. В некоторых местах тут как со льдом по весне — в одиночку ходить еще можно, а в кучу собираться только тем, кто любит внезапное моржевание.
— Понял, — усмехнулся капитан.
По дороге, проложенной Семеном, группа прошла без труда — конечно, бывали случаи, что в некоторых аномальных зонах пропадали люди, идущие след в след за проводником, но такое бывало редко, и Шелихов этого всерьез не опасался. По большому счету, в Зоне не было никаких гарантий безопасности, и задача любого сталкера была не исключить риски, так как это было попросту неосуществимо, а свести их к возможному минимуму. Семен пока что с этой задачей справлялся…
«Горелый, не горелый, но веду… — Шелихов даже усмехнулся такой мысли. — Мусорщик, блин… может, и правда, что Зона все равно своих бродяг метит, и прав академик Яковлев, что хоть какого-нибудь, хоть самого завалящего сталкерка, но в группу определяет обязательно. Может, и выгорит довести… хотя от этой дряни, занозы паскудной в душе уже не избавиться, похоже. Не отпускает, тварь. Не отпускает…»
— По всем параметрам снижение активности, — прокомментировал свои наблюдения Лазарев. — Впереди примерно на пятьдесят метров не регистрируется никаких возмущений, хотя… да… фоновые всплески все-таки имеют место быть.
— Аномалии на пути ожидаются? — спросил Ткаченко.
— Если верить приборам, то нет. — Лазарев поводил «Шелестом», прибор тихонько пискнул.
— Ясно… — Шелихов заметил, как опустились плечи капитана, и он немного поменялся в лице, когда группа начала подходить к улице Галушкина.
Аномалий на пути не было, но покинутая Москва внушала тяжелое, неуютное чувство пустоты и заброшенности. Город встретил Шелихова пронзительной тишиной — улица, дома, застывший на рельсах трамвай, редкие автомобили у подъездов на спущенных, продавленных шинах да еще небольшой затор на перекрестке — видно, тогда еще, в панике, случилась авария, образовалась пробка, и некоторые машины просто бросили, чтобы успеть убежать из Города. Солнце, выглянувшее было с утра, скрылось за пеленой высоких светло-серых облаков, и привычная уже летняя жара сменилась сухим теплом, и в полном безветрии казалось, что в Москве навсегда остановился, уснул даже воздух. Город был серым и пугающе пустым. Шелихов вспомнил, как в детстве его бабка, крестясь, называла заброшенную по непонятным причинам стройку на окраине города «место пусто». Кто-то говорил, что для окончания строительства банально не хватило денег. Кто-то, пожав плечами, предполагал, что у государства изменились планы и очередной проектный институт оказался ему не нужен, так как у новой власти в принципе хватало нефти, газа и никеля для того, чтобы особенно не волноваться о всяких там убыточных производствах. Но некоторые суеверные граждане, приняв чашечку водочки во время кухонных бесед обо всем на свете, сообщали полушепотом, что, дескать, место для стройки выбрали нехорошее, «пусто место». Что экскаватор при рытье котлована то и дело выковыривал из легкой песчаной земли черные рассыпающиеся доски. А вместе с досками и кое-что еще, и потом местные ребятишки носились по дворам, насадив на штакетины рыжие от долгого лежания в земле черепа, и ушлые горожане подолгу копались в песчаных отвалах в поисках изделий из драгметаллов и, по слухам, даже находили. По другим слухам, на стройке начались несчастные случаи, и что не из-за плохого бетона, а исключительно по причине «место пусто» треснула по всей длине несущая стена, и обрушился лестничный пролет, задавив строителя, и посадили проворовавшегося бригадира, и вообще плохо было там, не везло. Бабка рассказывала про бывшую стройку по вечерам, когда внуки просили «бабусь, чего-нибудь страшненького». И для Семки «пусто место» навсегда осталось брошенным, разваливающимся недостроем с залитыми колодцами, стопками ноздреватых бетонных плит, ржавой арматурой в стенах и тяжелым, сырым зловонием мокрых подвалов. Но самой яркой нотой в ощущениях было чувство гулкой, ясной пустоты в засыпанных штукатуркой коридорах, отсутствия не чего-нибудь конкретного, а просто глубокого, всеобъемлющего отсутствия во всем — в летних облаках и краешке небесной синевы, заглядывающих в пролом крыши. В отходящих от стен дверных косяках и хрусткого слоя кирпичных осколков под ногами. В захламленной лестнице, уводящей вниз, во тьму залитого подвала. Пропитавшись той самой бабушкиной «место-пустотой», паренек уходил от заброшенной стройки с щекочущим чувством легкой жути на сердце и с твердым решением не возвращаться больше в это страшное и тоскливое место. Но он возвращался… много раз. Возвращался даже тогда, когда немного отпустило от того памятного купания в колодце, возвращался, пока худощавого парня с открытым, немного напуганным взором не взяла в оборот совсем другая жизнь…
— Пусто место, — одними губами прошептал Шелихов и зачем-то крепче сжал шейку приклада.
— Пройдемся вон до того дома. — Ткаченко махнул в сторону одной из двух высоких, каким-то особнячком стоящих многоэтажек-близнецов. — Надо… глянуть кой-чего. Может… а, ладно…
И Шелихов, не спрашивая, повел отряд к указанному дому. Помалкивал детектор «Шелест», да и Семен не видел пока ни одной «подлянки» на пути — просто асфальт, тротуар, засохшие деревья, хотя местами редко, но попадались живые ясени и клены, а недалеко от разбитых витрин зеленел даже старый тополь, с которого, несмотря на осень, почему-то летел пух. У подъезда Ткаченко обошел Шелихова, открыл металлическую дверь и скрылся в темноте подъезда. Семен, запланировав будущий «разбор полетов» за такую вот самодеятельность, последовал за ним.
Поднимались долго и в полном молчании. Семен отсчитал двенадцать гулких, пустых этажей, прежде чем капитан завернул на лестничную площадку и долго стоял у обитой дерматином двери, неуверенно крутя в пальцах ключ.
— Надо же… не взломали. Почти два года не был здесь… — И Андрей, вздохнув, два раза клацнул ключом в замочной скважине.
То, что в квартире давно не было людей, уже чувствовалось. На обоях, особенно по углам, видны были следы весенне-осенней сырости, успевшей похозяйничать в неотапливаемом помещении. Пенопластовые плитки на потолке местами отошли, на окнах появились черные пятнышки уже засохшей плесени. Сыростью, впрочем, не пахло — в квартире чувствовалась только легкая кисловатая прохлада застоявшегося воздуха.
