— Сэр… Есть, сэр! — крикнул в ответ Джон. Когда у тебя полон рот грязного песка, это довольно непросто. И тут же вжался в землю, когда три взрыва один за другим прогремели совсем рядом. Маковец даже не дрогнул.
— И ШЕВЕЛИСЬ! Противник — вон там! Там! Тебе что, особое приглашение требуется?! Давай, двигай своей драгоценной задницей! Давай, давай!
Джон пытался. Он заставлял себя ползти, совершая странные противоестественные виляющие движения бедрами. В «мертвецких латах» продвижение получалось совсем медленным.
Столь мрачного прозвища удостоился «Марк XIV» — бронекостюм, морально устаревший еще во времена Второй Мексиканской Войны, если не раньше. Это действительно были просто латы, не оснащенные никакими техническими приспособлениями, к тому же на редкость громоздкие и неуклюжие. Казалось, что ты тащишь на себе своего бесчувственного двойника. Наружные слои — «хамелеонова кожа» — были содраны, обнажив белую гладкую поверхность, белую и блестящую, как старые кости. По идее, новобранец в таком облачении становился более чем заметной фигурой. Правда, в данный момент рекруты успели изрядно изваляться в грязи, которая неплохо играла роль камуфляжа.
Новобранцы даже не получили закрытых защитных шлемов, хотя научились пользоваться внутришлемными дисплеями несколько недель назад, на тех же учениях. Вместо этого рота получила древние шлемы, которые отличались от бейсбольных только щитком, защищающим глаза от лазерного излучения. Встроенные устройства связи позволяли рекрутам поддерживать связь с инструкторами… вернее, выслушивать непрерывную брань в свой адрес.
Впрочем, «комдор» Маковец в помощи техники не нуждался. Ему хватало собственных голосовых связок, чтобы довести до сведения рекрутов все, что он о них думает. Казалось, он одновременно находится во всех точках полигона, крича, ругаясь, одергивая, сбивая с толку, кипя гневом, безжалостно используя весь арсенал хитростей из настольной книги инструктора, чтобы встряхнуть своих изнемогающих подопечных.
Вот уже три недели рекруты Роты 1099 только что не жили в своих доисторических «Марках»: в них ходили строем, в них выстаивали брандвахту и караул. Если рекрут снимал «мертвецкие латы», то лишь для того, чтобы их почистить. Теперь Джону было приказано дважды в день отжиматься в этом самом бронекостюме — в наказание за медлительность, проявленную во время утреннего смотра, когда требовалось занять положение на отметке, будучи в полном вооружении. Это называлось «управлением мотивацией». Под конец у него болело все, что могло болеть. Он чувствовал себя разбитым, измотанным… и больше всего на свете, черт подери, хотел именно в эту ночь вскочить с постели… то есть, с койки… по сигналу побудки!
Рядом снова ухнул взрыв, и Джон почувствовал, как глухой удар встряхнул землю. По броне забарабанила галька. Джон чувствовал себя бесконечно несчастным. Мокрый песок, грязь и гравий медленно, но верно проникали через все сочленения бронекостюма, особенно туда, где должен был крепиться шлем, и теперь добрались до самых чувствительных участков кожи — слишком многочисленные, чтобы их перечислять. Взвод начал утренние учения двадцать минут назад, на пляже у линии прибоя; за эти двадцать минут все взмокли и по уши извалялись в песке. Задача состояла в том, чтобы проползти по-пластунски триста метров вверх по уступу пляжа, до подножия дюн, взобраться на них и преодолеть грязевую яму за противоположным склоном. Взрывы непрерывно вспахивали песок, а вспышки лазерных лучей и снаряды, рвущиеся над головой, делали процесс особенно увлекательным. А если верить инструктору, на один из ста резиновых шариков-пуль, которые то и дело со свистом проносились мимо, приходился один стальной… Веский повод быть повнимательнее.
Джон остановился и попытался почесаться сквозь броню. Зуд в боку, который не прекращался уже давно, внезапно стал совсем невыносимым. Песчаные блохи… Пляжи острова Пэррис-Айленд кишели этими тварями — крупными, как крошки гравия, и такими же царапучими и неистребимыми. Блохи пробирались под одежду и кусали, кусали, оставляя длинные цепочки багровых волдырей.
Он уже достиг подножия дюн. Грязно-серые песчаные склоны, утыканные пучками жесткой травы, вздымались впереди, точно горные кручи. На гребне выстроились управляемые орудийные башни и сенсоры, защищенные феррокритными бастионами, но рекруты должны были не обращать на них внимания и двигаться дальше. Там, у дальнего склона дюн, за грязевой ямой, была финишная линия этой садистской гонки.
— Остановишься — и ты труп!
Маковец не утихал ни на минуту. Его голос настырно лез в уши, вдалбливал, бранил, язвил, запугивал…
— Находясь на открытой территории под огнем неприятеля, вы должны ДВИГАТЬСЯ! Или будете отдыхать на том свете! Третьего НЕ ДАНО, барышни! Давайте, давайте! Пригнуться! Фокс! Паульсен! Хватит строить из себя немочь — да, да, вы двое! Гарроуэй, за чистоту тебе не доплатят! Десять человек, которые придут последними, получат по пятьдесят отжиманий в бронекостюмах!
Джон пригнулся и пополз вверх по склону, стараясь не обращать внимания на зуд, на то, что натертая кожа под мышками, на шее и в паху невыносимо саднила, а блошиные укусы горели огнем. На гребень он выбрался неподалеку от караульной орудийной башни: в какой-то момент его осенило, что зона поражения башни не должна захватывать основание соседней. Возможно, это позволило бы компенсировать потерю времени: перебираясь через гребень дюны, он мог бы не так беспокоиться о том, что одна из этих треклятых поливалок смахнет его вниз.
Он уже не раз познал прелесть отжиманий в бронекостюме — это было стандартное наказание для отстающих — и это ему очень не понравилось.
Солнце только поднималось над зловонными болотами Пэррис-Айленд, но его лучи, пробиваясь сквозь остатки предрассветного тумана, уже палили вовсю. На юге сверкал фасад нового госпиталя, рядом виднелись аэрокосмопорт и главный штаб, чьи опоры словно вырастали из моря — на полпути к комплексу небоскребов у Хилтон-Хед,[56] на краю Великих Равнин. Другой мир… Чужой, ставший бесконечно далеким от грязи и вони, пота и песчаных блох Пэррис-Айленда. Такой же далекий, как легендарные Разрушенные Города на Хироне.
Нет. До Хирона всего-то четыре с небольшим световых года. Если сравнивать, то с Ллаландом, миром ан.
Джон извивался на гребне дюны, перебирая коленями и локтями со всей возможной быстротой. Следующим ощущением был мощный шлепок. Мягкий, мощный шлепок по копчику, который слегка подбросил его в воздух и швырнул назад, заставив неуклюже распластаться у подножья дюны. Лежа на спине и щурясь на небо, Джон внезапно осознал, что над ним стоит комдор Маковец.
