Эдвин Табб - Майенн

Вместо всего этого Эрл произнес вслух обтекаемые слова:

— Ты сулишь слишком много, Тормайл. Много для меня, ведь я — смертен, и состарюсь очень скоро. А ты заскучаешь гораздо раньше, чем это произойдет.

— С тобой и твоей любовью мне никогда не станет скучно или одиноко, Эрл.

— А что ты скажешь о моем возрасте и смертности?

— Твой возраст? — девушка звонко рассмеялась, — это такая мелочь! Любимый, я могу сохранить весь твой мозг, твое сознание, то, что составляет твое собственное «я». Это будет сохранено навечно, станет моей частичкой. Ты никогда не умрешь. Твое тело состарится со временем, но я легко смогу заменить его на другое. Мы будем вместе вечно, Эрл. Всегда. Вместе с нашей любовью.

Молодая девушка, влюбившаяся в первый раз, дающая обещания, в которые она сейчас очень верит, но которые она никогда не сможет выполнить. Год, может быть, десять, но новизна и сила чувства неизбежно иссякнет; она станет нетерпеливой и, в лучшем случае, капризной женщиной. В худшем случае — тираном, способным испепелять и властвовать. Но даже если всего этого не произойдет, то во что превратится его гордость, купленное достоинство?

Он поднялся и нетерпеливо направился к двери. Снаружи было очень тепло и прохладно одновременно. Пахло цветущими растениями, слегка тянуло морским воздухом и запахом водорослей и песка. Но все равно Эрла не покидало ощущение замкнутого пространства, клетки, тюрьмы. Вся планета напоминала тюрьму, в которой их держали насильно, несмотря на временный комфорт и посулы. Хотелось бежать, вырваться, исчезнуть отсюда навсегда.

Он вымолвил твердо:

— Ты не нуждаешься во мне.

— Милый, ты не прав.

— Ты забудешь все очень скоро. Как только мы улетим отсюда, все останется в прошлом, приобретет окраску незначительности, мимолетности. Это все лишь маленький эпизод в твоей долгой жизни. Сейчас тебе это дает ощущение новизны, кажущейся полноты ощущений. Но это лишь потому, что ты слишком много чувств вложил в тот образ женщины, на который стараешься походить. Твой мозг слишком совершенен, гибок и восприимчив. Изменись в очередной раз, и ты забудешь все прежние переживания и желания. Любовь — это не то, что ты полагаешь. Ее нельзя зажечь или убить по желанию, по прихоти. Это не радость. Это страдания, и сильная боль. Однообразная и бесконечная игра всегда надоедает. Повторения слишком утомительны. Ты прекрасно должен понимать это.

Она вела себя странно тихо и устало. В ее голосе не осталось ни одной веселой и легкой нотки, когда она спросила:

— Ты отказываешь мне?

Он постарался смягчить свой ответ: — Это не отказ. Не в том смысле, о котором ты подумала. Но я всего лишь обыкновенный мужчина, а ты — целый мир, планета. Что может быть общего у нас? Я согласен, что ты мне можешь дать все, что бы я ни пожелал; но что я могу дать тебе взамен? Защиту? Так она тебе не нужна. Комфорт? Каким же образом? Дружбу, товарищество? Но я до сих пор не могу полностью понять и почувствовать всю сложность твоего существа, жизни. И поэтому я повторю снова: ты не нуждаешься во мне.

— Эрл, ты ошибаешься. Очень сильно. Мне очень нужна одна вещь, которую не может мне дать никто, кроме тебя.

Пришла минута расплаты, кульминация всего эксперимента, частичкой которого он так долго был, понял Эрл. Или это лишь казалось ему. Он вдруг понял, что сейчас ни о чем нельзя говорить и думать с полной уверенностью. Он мог сопротивляться или соглашаться с ней. Если бы она была живой женщиной, он мог бы пообещать ей золотые горы, а в удобный момент — просто исчезнуть. Но как он мог освободиться из душащих щупалец тирании планетарного интеллекта?

Он снова повторил то, что он уже неоднократно говорил:

— То, о чем ты просишь — невозможно. Я не могу любить планету, мир.

— Ты не имеешь права говорить о мне так, Эрл. Я — просто женщина.

— Если бы это было так, я просто убил бы тебя. Хотя бы за то, что ты приготовила нам в долине.

— Ты говоришь о проведенном опыте? — Она пожала плечами. — Может, и стоит называть вещи своими именами. Девушка, например. Она очень нравится тебе. Но почему именно она, а не я? В чем я отличаюсь от той, ради которой ты рисковал своей жизнью?

Он резко повернулся, и посмотрел ей в глаза:

— Неужели ты до сих пор не поняла этого? Тебе не свойственны поступки настоящей, нормальной женщины. Ты являешь собой красивую картинку, не более. Черт побери, но ведь ты даже не человек!

— А если бы я была им?

Он заколебался, вдруг почувствовав угрозу, жалея, что сказал слишком много, возможно, выдав себя. Оскорбленная в своем чувстве любви женщина может стать смертельным врагом, который не остановится ни перед чем. Который просто не станет выбирать средства и методы в своем слепом желании отомстить или достичь цели. А он прекрасно знал, насколько жестокой и беспощадной она могла быть.

Настало время лжи. Хитрой, изворотливой, бесстрашной. Во имя своего спасения. Во имя спасения друзей.

— Если бы ты была настоящей женщиной, то все было бы по-другому. Ты прекрасна, тебе это хорошо известно, и любой мужчина счел бы настоящей честью назвать тебя своей. Любимой. Но ты — не человек, и мы оба прекрасно сознаем это, — он задумался, и добавил горько, — это то, что я не имею права ни на секунду забывать.

— Эрл, но ты смог бы любить меня, если бы я была настолько же человечной, живой, насколько ты хочешь, ты чувствуешь?

— Может быть.

— А если бы я родила тебе сыновей?

Он почти рассмеялся про себя, но это уже переставало быть игрой слов, чувств и возможностей.

— Тогда, безусловно, да. Но это невозможно, и ты прекрасно знаешь это. Так почему бы тебе не выразить свою любовь тем, чтобы отпустить нас из этой неволи?

— Возможно, именно так я и поступлю, Эрл, — мягко согласилась она, — быть может, я сама отправлюсь с вами. И тебе это понравится. Ты и я будем постоянно вместе, радуясь присутствию друг друга, разным мелочам, заметным только влюбленным. И я могу осуществить подобное, Эрл. Ты знаешь это.

Он вдруг напрягся, чувствуя незаметную, коварную и очень близкую ловушку. Осторожно, взвешивая каждое слово, он произнес:

— Я еще не в состоянии оценить все многообразие и могущество твоих способностей, Тормайл. Но мне кажется, что даже тебе не под силу стать обыкновенным смертным человеком.

— Ты так думаешь? — Она засмеялась весело и легко, словно мотылек. — Ты обо всем давно догадался, Эрл. Есть только один путь для нас, и ты пойдешь по нему вместе со мной в доказательство своей любви.

Комната, в которой они находились, строение, сад за окном — все вдруг исчезло, и они оказались на свежем воздухе, под открытым летним небом. Дюмарест оглянулся назад и увидел, как их временный приют разрушается, словно карточный домик, разваливается на кусочки, превращающиеся в струйки дыма и пепла. Сквозь легкую дымку он заметил мечущегося Чома и услышал его разъяренный крик: