Общество просто исчезло, забрав все вместе с собой: социальные уровни, финансовое неравенство, политику и организованную жизнь того самого общества. Душа разрывалась между горем от потери близких и облегчением сброшенного ярма. Через пару недель, когда пришло полное осознание последствий катастрофы, горе отошло на второй план, первоочередной задачей стало выживание. Мир стал не был так благосклонен. Уже нельзя просто пойти в магазин и купить килограмм куриного филе, макароны и овощи, чтобы сделать на ужин пасту. Птицефермы обернулись в хоспис для пернатых, умирающих от голода и жажды. Система доставки продуктов встала без главного звена — человека. Разделочные и упаковочные цеха, морозильные камеры, магазины — все превратилось в атавизм цивилизации, разящие запахом тления и разложения. Продукты на прилавках покинутых магазинов гнили и плесневели. Морозильники, без электричества, превратились в склады гнилого мяса. Добыча пропитания стала более насущной проблемой, чем когда-либо в жизни.
Сначала окопался в Подмосковье. Нашел небольшой домишко с кое-каким хозяйством, пара куриц, кролики, утки. Разжился мотоциклом и автомобилем, катался в рейды по столице, собирая все, что приглянулось и показалось полезным. По первой набирал то, о чем грезил раньше: технику, вещи, украшения и прочие атрибуты богатой жизни, до которых прежде было не дотянуться. Но очень быстро понял, что это инертный порыв и многое из того, о чем раньше мечтал, стало бесполезным хламом.
Дни тянулись намного медленнее, чем до эпидемии, был полностью предоставлен сам себе. Никаких обязательств и требований. Никаких счетов, кредитов, выплат и задолженностей. Обеспечил пропитание на неделю вперед, нашел чем убить время, и все. Но скоро пришло осознание — зима близко. Простая зима, с холодами, морозом и снегом, которая из банального времени года превратилась в нешуточную угрозу. Больше нет центрального отопления, холодильника и все тех же магазинов. Если проблему с теплом можно решить за счёт дров, угля, на худой конец генератора с обогревателем, то с едой вопрос намного сложнее. Принял единственное рациональное решение — ехать на юг. Там тепло, земля плодороднее, зимы мягче, скотины больше, зверь в лесах не так выбит, как в Подмосковье. И самое главное, что подстегнуло бросить насиженное место — путешествие. Поездка на мотоцикле до Черноморского побережья, с остановками где заблагорассудиться, без отвлекающих факторов, когда только ты и дорога, вот что действительно любил, и чего так хотел.
И вот спустя две недели, проехав львиную долю пути, не упустил момента остановиться в так называемой «столице юга России». Не то чтобы любил этого город, но какая-то доля ностальгии была с ним связанна. Больше всего с улицей Пушкинской, по которой сейчас гулял. Призраки воспоминаний молодости мелькали перед глазами смутными силуэтами. Все что теперь оставалось — воспоминания. Не знал, зачем едет на юг, зачем думает о будущем, и зачем вообще старается выжить. Все былые цели и смыслы канули в лету. Остался голый инстинкт.
Глава 1. Тимур
27 июня.
Геленджик.
07.01 По московскому времени.
Отца похоронил рядом с матерью. Сразу же, как отошел от шока. Чувствовал вину, что не успел, не сберег, что не будь в армии, обязательно придумал бы способ не заразиться, сам же не заболел, значит и они могли. Рыл долго, сказывалась усталость и нервное истощение, толком не спал и не ел последние четыре дня. Глубоко выкопать не получилось, ниже метра началась земля с щебнем, которая еще немного поддавалась, но глубже полутора — сплошная скала, решил остановиться. Солнце поднялось из-за фиолетового горизонта, перекрасив небо из черного в сиреневый, и воздух начал раскаляться. Футболка быстро промокла и противно прилипла к телу. Сначала родилась идея съездить в похоронное бюро, и найти отцу хороший гроб, но быстро от нее отказался. Один не сможет поднять деревянную махину с телом, тем более опустить в могилу. Просто обернул тело в несколько слоев постельного белья и уложил на дно ямы. Хотелось что-то сказать напоследок, совершить какой-то ритуал, но отец был атеистом, да и молитв Тимур не знал. Смог только процедить: «Спите спокойно». Не знал, есть ли загробная жизнь, и раньше об этом не задумывался. Если ее нет, то родителям проще, чем ему. Они не видят всего происходящего, и душа у них не болит, а его разрывалась на куски от потери и чувства одиночества. Если там что-то и было, не важно Рай, Ирий, Джаннат или Сукхвати [17], то у небесных канцлеров сейчас чертовски много работы.
Закончив с погребением, покурил и все-таки зашел в дом, ставший чужим и пустым без родителей. До последней минуты не хотел, бродя по двору и сидя на террасе. Пустое здание напоминало самого себя, словно из арбуза ложкой выковыряли мякоть, и осталась только пустая корка.
Перепачканные грязью ботинки оставил на ступенях перед входом. Недолго подумав, стянул форму прямо на пороге. Все что связывало с армией вызвало отвращение и агрессию. Сознание нашло козла отпущения — вооружённые силы, которые должны были оберегать и защищать, даже от таких вещей как эпидемия. В книгах, играх и фильмах вымуштрованные и собранные мужчины в форме, по первому признаку начала пандемии, разворачивали блокпосты, мобильные штабы, координировали действия врачей в поисках вакцины, всеми способами противостоя заразе. Армия для него всегда была чем-то сродни «старшего брата» в школе — в какую бы передрягу не попал, он всегда придет, рассудит, даст кому нужно леща, даже если это будешь ты сам. Когда сам попал в ряды военнослужащих и узнал всю «кухню» изнутри, все равно теплилась надежда, что так только в их части так, что есть элитные подразделения, где доблесть, честь и отвага не пустые слова. Но когда началась пандемия, и люди начали умирать сотнями тысяч, тогда даже военные превратились в простых людей, которые в первую очередь думают не о субординации и долге, а о близких и себе. Да что далеко ходить, сам, по сути, дезертировал. Но он не чувствовал себя защитником родины, присяга — просто зачитывание бумажки на плацу, на стрельбах были один раз за всю службу, и вообще вся служба больше походила на трудовой исправительный лагерь. Форму сбросил с отвращением, пнув подальше с глаз. Только разгрузку с амуницией и автомат аккуратно сложил в зале на диване.
Вода смыла грязь и пот, оставив наедине с усталостью. Выйдя после душа, просто упал на кровать и отключился.
Проснулся ближе к полудню. Голова тяжелая, мысли мечутся по еще сонному мозгу, никак не выстраиваясь в цепочку. «Где я? В своей комнате? Может это все был сон? И армия, и эпидемия, и смерть родителей.» Но мозоли, натертые лопатой на руках, вернули в жестокую реальность. В горле пересохло, открыв рот, скривился от неприятного запаха, вспомнил, что пару дней не чистил зубы. Зубная щетка стояла там же, где и всегда, в стакане, сделанном под камень, справа от зеркала. Щетка новая, любимой фирмы с перекрещенными щетинками. Мама… Она всегда знала, что ему нужно, даже если об этом не говорил, знала все что он любит, даже до таких мелочей как фирма зубной щетки. Отец был другом, который всегда выслушает, поможет, посоветует, но мама чувствовала его на невербальном уровне. Угадывала, когда нужно разговорить или наоборот оставить одного. Находила ей одной известные способы пробить защиту юношеского максимализма и самостоятельности, донести взгляд со стороны. Нет, не собственное мнение или указание, а именно взгляд со стороны, ненавязчивый и мудрый. Всегда прислушивался к нему. Совет отца, альтернативный взгляд матери и собственная интуиция часто выручали. А сейчас остался наедине с мыслями, придется принимать все решения самому. Чувствовал себя как птенец, выброшенный из гнезда: вроде, и научился летать, но еще не до конца, так порхать и прыгать на несколько метров, и очень не хватает рядом родительских крыльев.
