Олег Верещагин - Не время для одиночек

— Коль! — из студии высунулась Элли и бешено замахала рукой. У неё шла последняя предпраздничная передача, из-за которой Колька шёл на праздник один — встретиться предполагалось потом. — Коль, сюда скорей!

Колька подбежал, встревоженный. Элли втащила его внутрь за руку, свирепо прошипела — глаза у неё горели почти фанатично:

— Нужны три минуты музыки. У нас тут наперекосяк кое-что… спой под гитару!

— Что?! — обалдело спросил Колька. Элли то ли не так поняла вопрос, то ли сделала вид, что не поняла — ответила:

— Да что хочешь! Быстрей, я объявляю! — и метнулась к микрофонам.

— Ст… да что ж… — Колька растерянно оглянулся, собираясь сбежать, не говоря худого слова, но кто-то ему уже сунул в руки гитару — не его, другую — и подтолкнул на площадку у подвесного микрофона, а Элли уже тарабанила оживлённо:

— И — в честь праздника! — Николай Стрелков исполнит сейчас песню… слушайте нас, это Николай Стрелков, многим из вас известный, как Ветерок! — она бешено посмотрела на Кольку, шагнувшего на площадку.

Он совершенно не знал, что петь. Абсолютно. И, честно признаться, закрыл, даже зажмурил, глаза, беря гитару поудобней… а потом — услышал сам себя, свой голос, поющий всплывшие в памяти строки одной из песен той странной пластинки-самопала, с которой, фактически, началось их настоящее знакомство с Элли:

Элли глядела изумлённо, как и оба её помощника — изумлённо и недоверчиво. Колька понял это, как только, сделав над собой усилие, открыл глаза. И продолжал петь — ощущая отчётливо, что делает нечто, очень нужное:

— Элли показала два больших пальца и бешено махала руками вверх-вниз. Колька кивнул ей и улыбнулся, снова повторяя припев:

1. Стихи Бориса Лаврова, посвящённые книгам Олега Верещагина. В 1 г. Экспансии, когда Человечество наконец пробилось в Дальний Космос, эта песня стала гимном имперской пионерии и остаётся им до сих пор.

…Оркестры на улицах играли пока что в основном маршевые песни, чаще всего слышалось:

1. Стихи В.Фирсова.

Всё вокруг украшала тяжеловесная, торжественная символика плодородного года, на очень многих людях, попадавшихся навстречу, была обрядовая одежда, хотя имперцев среди них, конечно, нашлось бы не много; на военных и полицейских — парадная форма. По широкому бульвару, обсаженному деревьями, люди стекались к приземистому, похожему на старинный форт, зданию, над которым развевался большой государственный флаг: голубой с золотыми солнцем, лопатой и плугом, к президентскому дворцу. Даже каменные виселицы возле него были сейчас убраны витыми хлебными снопами и увенчаны солярными знаками, и это не казалось странным или неправильным. В правом углу придворцовой площади, рядом с неправдоподобно чётким квадратом дежурного эскадрона Чёрных Гусар, строились расчёты пионерских отрядов.

— С нами всё-таки пойдёшь, может? — спросил Райко, рассматривал знамённую группу "Охотников" и расчехлённое знамя.

— Ну уж нет, — махнул рукой Колька. — На концерте встретимся, бывай!

— Ветерок ты и есть… Ветерок, — вздохнул Райко ему вслед. И поспешил к знамённой группе.

Центр площади был пуст, хотя по её периметру люди стояли плечом к плечу, а бульвар был запружен настоящим человеческим морем. В небе несколько аэростатов поддерживали полотнища лозунгов и медленно плыл имперский дирижабль… нет, не имперский! Колька, устроившийся (нашлось место) почти у самых дворцовых ступеней, еле удержался от того, чтобы не приоткрыть рот удивлённо: дирижабль был украшен флагом Семиречья и надписью по борту —

ГОРДЫЙ

Это был первый дирижабль Республики Семиречье, построенный совсем недавно по имперским чертежам. Колька про него читал…

С деревьев бульвара, которые, оказывается, оседлали целые кучи мальчишек, послышались приветственные вопли, подхваченные и остальными людьми. Кое-как отведя взгляд от воздушного гиганта, Колька стал осматриваться — но оглядеться толком так и не успел. Неожиданно мощный, почти страшный рёв сирен понёсся над людьми, и над зданием дворца заклубилась буро-серая туча. Колька ощутил, как у него по всему телу дыбом встают мельчайшие волоски. Он сам не видел Безвременья, но образ страшного живого-и мёртвого неба, наверное, уже вошёл в плоть и кровь каждого из землян, потому что люди вокруг начали пригибаться, отчётливо и ощутимо, по толпе прошли волны, и даже пионерские расчёты шевельнулись — лишь Чёрные Гусары остались каменно-неколебимы, но их было слишком мало, и становилось ужасающе ясно, что сейчас эта тьма поползёт и дальше, и захлестнёт, и сомнёт, и…

— вдруг зазвучал над площадью, наверное, над всем городом, мужской хор. Он без музыки, ровно и сильно даже не пел, а — выговаривал слова заклятья…

— к хору присоединялись всё новые и новые мужские голоса, говорили уже почти все мужчины вокруг (и Колька выдыхал слова урожайного заклятья), а женщины, стоявшие рядом, прятали лица или в ладонях, или на плечах своих спутников…