Олеся болтала с отцом, видимо, пересказывала свои приключения.
Перекрывая очередной вопль магнитофона (электричество в ставке было), Пошта почти прокричал на ухо Тапилине:
– А не останавливался у вас такой Зубочистка?
Есаул удивленно вскинул брови, покачал головой, но Олеся услышала.
– Зубочистка? Длинный такой, тощий, балаклавский?
– Да, – обмерев, произнес Пошта одними губами.
– Так он у Ступки остался. Пришел до того, как ты меня выручил. Фильтры у него кончались, вот он на ночлег и попросился. Я слышала, сказал, что Зубочистка из Балаклавы. А потом я его еще и видела.
Копать-колотить, но что Зубочистка делает посреди степи, в казачьем коше? Он что, собирается казакам перфокарту продать? Это, кстати, объясняло метания вора: попытался сбыть информацию в Севасте – не получилось, метнулся в Бахче-Сарай – и там покупателя не нашлось, вот и отправился он бродить по Крыму, искать, кому бы пристроить… Да только непонятная перфокарта никому нафиг не нужна. И сам Зубочистка вряд ли понимает, что именно спер. Просто спер – потому что охраняли. Раз листоноше пригодилось – может, и для других сгодится.
– А кто такой Зубочистка?
– Вор он, – вздохнул Пошта. Среди казаков это вряд ли могло считаться отрицательной характеристикой, поэтому он пояснил: – Украл у меня одну вещицу. Теперь ищу – весь Крым уже облазил.
– В коше Ступки, говоришь? – Есаул подкрутил ус, после чего глаза казака стали оловянными. Он думал.
– Один ты туда не пойдешь, хватит с тебя подвигов, – наконец объявил Тапилина. – Людей дам. Будет два повода сразу: и за Олеську отомщу, и тебе польза.
– Сейчас ехать надо, – подсказал Пошта. – А то все напьются, а завтра с утра похмельем страдать будут, и никуда мы не придем, а придет к нам Ступка. Да всех нас тут и положит.
Тапилина поскреб в затылке.
– Это ты по делу, это ты верно говоришь. Надо работать на опережение. Только внезапный удар дает преимущество. Хорошо. Пошли в дом. Копыто, Йети, со мной.
Носителями благозвучных имен Копыто и Йети оказались двое не первой молодости казаков. Почему их так прозвали, Пошта так и не понял: Копыто был бледен и снул, а Йети – гладко выбрит. Пошта так понял, что оба были военоначальниками, руководители подразделений, и что сотрудничать предстояло именно с этими двумя неулыбчивыми мужиками.
– Вот. – Есаул опустился на стул перед большим столом. – Надо утереть Ступке нос. Сколько людей можем на это поднять?
– Десяток моих и десяток Йети даст, – протянул неуверенно Копыто.
– Мало, – решительно сказал Тапилина. – Нужно больше. Все встанем, все пойдем. Где это видано – девочку похитили? А завтра кого? Зарвался Ступка. Надо поставить его на место, пока он этого не ждет. Тут стратегия. Он-то думает, мы до утра праздновать возращение Олеси будем. Понятно? Так что пьянку прекратить и через полчаса всем на конях собраться и построиться. А на охрану ставки выделить два отряда.
– Так точно! – хором откликнулись Копыто и Йети.
Копать-колотить. Такого развития событий Пошта не ожидал.
* * *
Стратегию не разрабатывали – Тапилина настолько проникся идеей «блицкрига», что об остальном даже не думал. Наука войны, пожалуй, самая старая из наук человечества, была порядком подзабыта в современном мире.
«Когда людей стало больше одного племени, – размышлял Пошта, покачиваясь в седле Одина и полной грудью вдыхая сухой степной воздух раннего вечера, – даже раньше, когда людей стало больше двух, они начали воевать. Делить территорию, самок, ресурсы. Кто-то взял в руку камень, кто-то додумался до палки, а кто-то привязал камень к палке – и понеслось. Тысячи лет эволюции совершенствовали мозг человека и его способность к убийству себе подобных. Горели деревни, горели города, троянского коня затаскивали в город… а ведь если сосчитать корабли из знаменитого списка в “Илиаде”, получается, что Трою чуть ли не тысяча воинов осаждала…»
Двадцатый век – качественный скачок. Химические атаки, иприт, выжженные легкие и вытекшие глаза. Автоматическое оружие. Танки. Бомбардировщики. И, наконец, атомная бомба.
Химия, физика, биология, математика, королева наук – все служило лишь убийству, лишь войне. Ни в литературе, ни в живописи не было человечество столь упорно, и даже гуманитарные науки поддерживали кровавый алтарь. Философия объясняла, почему кого-то нужно убить. Юриспруденция оправдывала. Экономика – давала повод.
Достигнув высшей точки развития, наука войны погубила человечество.
Что ж, наверное, это логично. Так, смерть автора – лучший и самый естественный способ закончить роман.
А когда старое разрушено – приходит время строить новое. Теперь листоноши несут на своих плечах небосвод другой науки – науки жизни, мира, взаимоподдержки.
Конечно, реальность такова, что им приходится овладевать заодно и чуждой им наукой убийства, как индивидуального так и массового, но что делать? Добрым словом и пистолетом, как известно, можно добиться куда большего, чем просто добрым словом.
В общем, полное незнание Тапилиной тактики и стратегии Пошту одновременно радовало (в умозренческом аспекте) и расстраивало (в аспекте практическом).
Участвовать в бойне не хотелось отчаянно, а ничего другого есаул предложить не мог. Наскочить, всех положить, кого-то взять в плен, дома сжечь, баб… О, кстати о них!
Бабы, провожая отряд в поход, выли, но при этом с вожделением оглядывались на накрытые столы. Пошта не выдержал и сплюнул.
Ландшафт не позволял использовать естественные складки местности для скрытого и внезапного нападения, поэтому в коше Ступки нападающих, естественно, заметили и даже попытались подготовиться: вооруженные казаки вышли за забор, чтобы встретить противника в чистом поле. Пошта почему-то ожидал, что люди Тапилины остановятся, что последует диалог или какой-нибудь поединок между богатырями… Зря.
Казаки Ступки, увидев противника, заорали и понеслись навстречу. Пошта, не имевший опыта в столь массовом конном бою, старательно пытался не потеряться в толпе, в которую моментально превратился воинский порядок…
Противники сшиблись. Стало очень тесно и страшно. Кругом ржали кони, хрипели люди, матерились, кричали. Пошта очумело вертел головой, Один танцевал, периодически кусая подбиравшихся слишком близко коней, не делая особой разницы между своими и чужими. Раздавались выстрелы, но достаточно редкие: во-первых, берегли патроны, во-вторых, в такой толчее запросто можно было убить кого-то своего. Поэтому в основном бой шел ножевой и сабельный да взлетали над головами казачьи нагайки и кистени, способные переломить подставленную под удар руку, выбить глаз или до крови рассечь плоть.
