Виктор Косенков - Моя война

Я молчала.

В этом месте не было ни времени, ни пространства. Я боялась оглядываться, чтобы не увидеть что-либо знакомое. Али и я находились там, где заканчивается внешний мир и начинается внутренний. Весь этот разговор был частью моего сознания. И только.

— Кроме человека, в этом мире нет ничего, — наконец выдавил из себя Али. Он выглядел измученным.

— Все! Ты получила то, что хотела, — Али отвернулся от меня, отпустил руку и снова уперся взглядом в голографическую рекламу. — Думаю, что я все оплатил.

Я встала и направилась к выходу.

— Подожди! — догнал меня окрик Али. — Скажи мне лишь одно… Я готов заключить новую сделку. Мне просто нужно знать. Цена не имеет значения… Но скажи, откуда у тебя это?

Я обернулась и увидела, как мальчишка с глазами мертвеца смотрит на вьющийся в моих руках платок туги.

Мне вдруг показалось, что мы опять там. В моем сознании. В месте, которого нет. Но спрашивает не Али. Спрашивает кто-то другой, огромный, уставившийся на меня не взглядом несчастного ментала, но тысячью, сотнями тысяч глаз…

Я моргнула. Непонятное чувство сорвалось, как рыба с крючка, и ухнуло в черную воду.

— Сделки не будет. В этом случае ты просто некредитоспособен .

Я вышла на улицу.

Странный, он до сих пор думает, что человек — это та вершина, которую невозможно преодолеть. Он до сих пор считает человека вершиной…

А потом был еще один загадочный разговор.

— Я пойду с тобой, госпожа… — это звучало не вопросом и не утверждением, а чем-то средним, промежуточным между ними.

— Нет, Аиша, ты остаешься тут.

— Ты вернешься, госпожа?

— Нет. Ты просто остаешься — и все. Я ухожу своей дорогой.

— Жаль, — прошептала она тихо-тихо.

— Да, но так будет лучше. Я не могу быть с тобой. Ты — мой покойник, которого я должна похоронить.

— Что?

— Нет, нет, не бойся… Просто это такой старый миф о человеке, который… Который, кажется, не был человеком. Он засунул свою человеческую частичку в дупло дерева, чтобы сберечь ее от волков.

— И что же с ним стало?

— Никто не знает, хотя многие о нем слышали. Я должна уйти. Прощай, милая…

— Ты презираешь меня?

— Нет, что ты! Ты сделала себе ремесло из того, что нравится тебе самой. Как же можно презирать тебя за это? Это большое достижение. Просто прощай.

— Прощай…

Я оттолкнулась ногами от дна.

В нужное место меня доставил, естественно, Хатхи. Его лицо сияло таким счастьем, что смотреть на индийца можно было только через солнцезащитные очки. Не меньше сияла его машина. Конечно, не новая, но гораздо лучше прежней, “митсубиши-перфект”. Мне осталось неизвестным, какие рычаги нашел Хатхи в страховой компании и до каких вершин в умении торговаться он дошел, но из той встречи с несчастным барашком водитель вышел с прибылью. Он был готов нести меня на руках до любого места, которое я ему назову. Хатхи приглашал меня к себе в дом, обещал невиданные пиры и угощения. Похоже, что он был действительно мне благодарен, потому что даже не заикнулся об оплате за проезд. Это был серьезный признак.

Я попрощалась с этим милым человеком на выезде из города. Дальше мне предстоял путь пешком.

Мне повезло. Утром следующего дня на меня набрели патрули “Калиюги”. Это был наиболее простой выход для всех нас.

Три молодца на вид лет по двадцать разбудили меня. Работали в целом грамотно, в непосредственной близости был только один. Остальные стояли на некотором расстоянии, взяв меня в клещи. Из-под грязно-коричневых накидок высовывались стволы автоматов. Что-то старое, но вполне действенное. Я дала им обыскать мои вещи, сразу направив их к пистолетам. Тот, кто стоял ближе всех, неловко обыскал и меня, избегая касаться особо интимных мест. При этом он ухитрился пропустить еще один пистолет, который я отдала ему сама, чтобы не иметь проблем в лагере, где могли оказаться большие специалисты по обыску.

Странно, но по-английски парни не говорили, хотя для Индии этот язык едва ли не второй государственный. Я не говорила на хинди, но знаками и знакомыми словами нам все-таки удалось договориться.

— Абдул Камаль, — сказала я. — Лагерь. Мне нужен Абдул Камаль.

— Камаль, — понимающе закивали патрульные.

— Да, да. Абдул Камаль.

Парни что-то сказали и показали на меня, удивленно разводя в стороны руки.

Я определила этот жест, как вопрос вроде: “А ты кто такая?”

— Мне нужен Абдул Камаль. Я могу быть ему полезна. И он мне тоже…

Ребята ни черта не поняли, но многократное повторение имени их лидера, вероятно, возымело действие. Ведущий мотнул стволом автомата, иди, мол, вперед, и мы пошли.

Патрульные были чем-то вроде любопытных сорок, которые тащили в гнездо все, что попадалось. Единственная их задача состояла в том, чтобы определить опасность находки и не приволочь в лагерь бомбу. Это был внешний круг патруля, и, насколько я вообще разбиралась в этом вопросе, во время ведения боевых действий эти же ребята должны были посильно уничтожать все свои находки.

Были и другие патрульные круги. Более сложно устроенные. Например, мы один раз долго стояли на одном месте, чего-то ожидая. Наш ведущий застыл в стороне, что-то шепча себе под нос. Каких-либо средств связи я у него не заметила, осталось предположить, что где-то в этом месте есть так называемая зона контакта — звукоизолированная площадка для передачи и получения сообщений. Удобная штука, почти как телефон, только дороже. Вскоре после этого события нас повстречал другой отряд, которому я была передана, подобно переходящему знамени. Мужчины отсалютовали друг другу, и я двинулась дальше уже в составе другой группы.

В группе “Джамаль” я работала уже год.

Занималась привычным, хотя и основательно забытым для меня делом — анализом. Абдул начисто отмел мои намерения быть оперативником, сказав, что для этой работы у него немало мужчин. Я попыталась взбрыкнуть, но Абдул хитро прищурился и добавил:

— Да-да, грубых, ни на что другое не способных мужчин. Много. И множество хитрых, изворотливых мужчин, которые не тонут ни в воде, ни в крови. И много тихих небезобидных мужчин, имеющих тонкий слух. У меня немало мужчин и все они оперативники. Хорошие, плохие, посредственные, полезные, лишние, но оперативники. Я не могу использовать их на другой работе. Тут каждый хорош там, где он хорош. Зачем мне делать из тебя очередного мужчину? Я знаю, что ты сумеешь быть и оперативником, но сможешь принести больше пользы, занимаясь другим. Зачем забивать микроскопом гвозди?