Игнат вздрогнул. Под ногу ему подвернулся торчащий из снега корень, и парень оступился, взмахнул руками, но не упал. Эрнест придержал его за локоть.
– А говоришь, на лыжах с детства стоишь! – поддразнил мужик. – Что ж ты под ноги-то не смотришь?
– В таком тумане дальше носа ничего не увидишь, – огрызнулся Игнат, поправил свалившийся со спины рюкзак. – А с твоими историями как не зазеваться.
– Верно! – Эрнест рассмеялся, и было видно, что он доволен этим признанием. – Помню, меня тоже впечатлил рассказ, как мертвые ожили. Не поверил даже.
– А сейчас веришь?
– Верю. – Лицо Эрнеста сразу же посерьезнело. – Прадед Феофил приукрасить мог, но соврать – никогда. Да и последствия я своими глазами видел.
– Это какие, к примеру?
– А такие. Прадед с тех пор ни разу ничем не болел и до моей женитьбы дожил. Сеньку бы окрестил, если бы к тому времени не пропал без вести. А Полесье с тех пор родиной долгожителей считается. Легенда гласит, что шаман всех жителей живой водой окропил и беду на многие годы отвел. До сих пор полесский родник целебным считают, паломники сюда едут, а в ставкирке молятся. Хочешь, покажу потом?
– Покажешь, – согласился Игнат. А сердце его застучало быстро-быстро, будто волновалось: неужто цель близка? – А куда потом этот шаман делся? – спросил он.
Эрнест развел руками.
– Кто его знает… Их братия – птицы вольные, перелетные. Но слышал я, что не сам ушел. А от греха подальше его чистильщики убрали. Только под конец допытались, откуда он явился и где лекарство добыл. Вот так и вышли они на базу.
– Значит, веришь, что целебная вода существует?
– А что ж не верить? – спокойно ответил Эрнест. – В войну какие только эксперименты не велись. Про биологическое оружие слыхал?
– Я в школе учился, – парировал Игнат. – Не совсем уж деревенщина.
Эрнест заулыбался неприятно, как было всегда, когда ему удавалось поддеть своего спутника.
– Тогда считай, что в руках у этого шамана панацея оказалась. А каким чудом – не сказал. Только велел, чтобы от дурных глаз да рук берегли. Мол, много охотников пожелает это лекарство заполучить.
Игнат вздрогнул снова. Почудилось, что в налетевшем ниоткуда ветре послышался шепот самой нави: «Найди мертвую воду… А мы вернем…»
– А были еще случаи, чтобы мертвые воскресали?
Эрнест хмыкнул и отвернулся, буркнув:
– Не знаю. Но в этих местах чего только не случалось и какой только дряни не ошивается. Поэтому и ты смотри в оба, а рот не разевай. Пришли мы.
«Куда?» – хотел спросить Игнат.
И не спросил.
Гигантский полоз изгороди сверкнул под тусклым солнцем сталью чешуи и замкнул кольцо перед путниками. Игнат перестал даже дышать, а только во все глаза смотрел на исполинские ворота, которые возникли перед ним из белесой хмари прямо посреди дремучей чащобы. И если бы туман не развеялся, Игнат шел бы до тех пор, пока не уперся лбом в проржавленный и промятый бок одной из створок, на который черной краской кто-то нанес изображение паука.
Маленькое безголовое тельце, заключенное в окружность. Три пары лапок, каждая из которых в свою очередь образовывала круг. Остатки краски и ржавчины изломанными лучами разбегались в стороны, словно причудливая паутина.
Краем уха Игнат уловил тонкий, еле слышимый свист и не сразу понял, что это воздух выходит из его приоткрытого рта. Поэтому он сглотнул, облизал губы и, повернувшись в сторону Эрнеста, хрипло сказал:
– Вот, значит, какие они… Паучьи ворота… только какое отношение к живой и мертвой воде имеет паук, да еще только с шестью лапами? Для чего тут нарисован?
Эрнест поднял бровь и посмотрел на Игната с сомнением, словно впервые его увидел.
– Парень, да ты и впрямь дурак! – будто делая для себя открытие, сказал он. – Для чего я тебе всю дорогу про чуму да про чистильщиков рассказывал? Ты глаза-то разуй! Какой это, к чертям собачьим, паук? Это же знак биологической угрозы!
Открыть ворота оказалось делом непосильным: створки намертво примерзли, приржавели друг к другу. А потому Эрнест повел Игната окольным путем – через пролом.
Это напомнило Игнату, как он вместе со Званкой лазил за яблоками сквозь дыру в заборе дядьки Касьяна. Вернее, сам Игнат стоял на страже и при появлении опасности должен был заухать совой. А Званка в это время набирала в холщовый мешок спелые и красные, с два кулака величиной, плоды. Половину добычи Званкина мать пускала на пироги и варенье, а из другой отец варил крепкий сидр. Даже если Званкины родители и знали, что яблоки добываются воровством, то до поры до времени молчали – жила семья Добуш небогато и, по-видимому, ничего зазорного в краже яблок не видела.
Но Званкино счастье длилось недолго.
В тот вечер Игнат то ли замешкался, то ли действительно не увидел приближения дядьки Касьяна. Только очнулся, когда на его ухе сомкнулись крепкие заскорузлые пальцы и прокуренный голос грозно произнес:
– А вот я тебе щас таких лещей всыплю, стервец!
От боли Игнат взвыл и попытался вывернуться из захвата, но Касьян держал его крепко. Зато Званка, заслышав Игнатов вой, кошкой спрыгнула с дерева и дунула вниз по улице, по пути теряя награбленную добычу.
– Вот стерва! – сплюнул Касьян и погрозил вдогонку кулаком. – Ничего, разберусь с тобой еще!
А Игната поволок к бабке Стеше и швырнул в избу, будто куль с картошкой. От боли и обиды на глаза мальчика навернулись слезы, но хныкать он не стал, только закусил губу. По ее суровому виду заметно было: наказание не заставит себя долго ждать и ремень бабки еще не раз пройдется по его спине.
– Вот какого помощничка я себе воспитала! – причитала бабка Стеша. – Были бы живы родители – со стыда бы сгорели! Где же видано, чтоб мой внук по чужим садам как по собственной хате разгуливал? Да с кого ты пример берешь? С оборванки этой?
Игнат насупленно молчал, грыз ноготь.
– У Добушей бандитка растет, а ты ей в рот заглядываешь, будто завороженный! – продолжала бабка и всплескивала руками. – Своего-то ума нету! Только ничему хорошему она тебя, дурака, не научит. С пути собьет да на смех подымет. Да и саму, паршивку этакую, еще Господь накажет. Вот уж судьба свела с соседушками…
Она еще много чего говорила, злилась и плакала, хлестала Игната ремнем, но не больно, скорее для острастки. А он все так же молчал и думал, что теперь Званка останется без варенья на зиму и дома ее наверняка накажут. И было обидно до слез, что родная бабка прилюдно клеймит его дураком.
Теперь засела в нем обида на Эрнеста, но и в этот раз Игнат промолчал. Только почувствовал, как провели по его горячей щеке стылой ладонью и тихий голос шепнул: «Ничего, Игнаша… за обиду они ответят…»
