– Так что?
И голос с хрипотцой. Не женщина – мечта, что и говорить.
Морхольд достал из комбинезона первый комплект. В светлых глазах женщины мелькнуло одобрение, смешанное с пониманием. Почему-то сразу стало ясно – не переплатит. Хотя и получится поторговаться.
– Сашенька, – она покосилась на Лепешкина, – выпей за счет заведения. И подожди товарища. Если захочешь.
Лепешкин кивнул и тут же испарился. Морхольд тихо вздохнул про себя. Укатали Сашку местные горки. И вот такие особы, что и говорить. Дикого анархиста, любителя пострелять и подраться. Дела-а-а.
Морхольд послушался изящно поманившего пальца. С ноготком, покрытым лаком. Цивилизация во всем, даже в мелочах. Морхольд поневоле зауважал летунов. Еще больше.
А она? Вечернее, мать его, платье. Черное, узкое, обтягивающее удивительно пропорциональную, хотя и маленькую задницу. И отнюдь не плоскую. Спина открыта, позволяя любоваться старой и очень хорошо сделанной татуировкой. И чулки. Тут Морхольд был верен самому себе. Несмотря на уйму прошедших лет, чулки он угадывал за сотню метров. Хоть даже по форме носа у их обладательницы.
В ее кабинете оказалось уютно. А как еще может быть, если в дальнем углу стоит большая кровать с самым настоящим покрывалом, на полу – ковер, а на нем – большой стол и три кресла. Правда, седалища оказались разномастными. Хозяйское, дорогое офисное, и два разнокалиберных, пусть и с высокими спинками. Ну и, само собой, печь-голландка оказалась сложенной каким-то умельцем и даже украшена пусть и дешевыми, но изразцами. Милыми синенькими поддельными пластинками из волшебной страны, где все есть. Из Киталии.
Женщина прошла за стол, села, стукнула чем-то в тумбочке. Морхольд глубоко и блаженно вдохнул воздух. Пахло ромом. Самым настоящим, карибским, отдающим йо-хо-хо и сундуком мертвеца. Янтарная жидкость благородно булькала в стеклянные пузатые стаканы, Морхольд наслаждался. Полностью всем моментом. Его, черт побери, дьявольско-роскошной наполненностью. Безумной фантасмагорией, что провернулась за неполные сутки. От продуваемых насквозь степных пустошей, покрытых мокрым снегом, – до тепла, красного бархата поверх стола, блестящих глаз напротив и барбадосского рома с синим попугаем на этикетке.
Она протянула ему стакан. Отказываться Морхольд не стал. Лишь втянул ноздрями терпкий аромат, пахнущий ирисом, и покатал по языку крохотную каплю перед тем, как пригубить.
– За встречу, – хрипловатый восторг для ушей Морхольда продолжался. – Будем.
Он согласился.
– Представляться не стоит.
– Почему?
– У меня есть на тебя определенные виды. И если мне не изменяет мое собственное чутье, то лучше мне про тебя ничего не знать.
– Почему?
Она улыбнулась. Растянула свои резиновые губы, став еще более удивительной. Ну никак не может женщина быть одновременно красивой и похожей на Буратино. Она могла.
– Полагаю, твой словарный запас куда богаче.
– Есть немного. Высших учебных не заканчивал, но все же.
– Вот и я о том же. И, несмотря на то, что тебя привел Лепешкин, ты мне кажешься другим. Мне почему-то кажется, что ты не особо любил тогда, до войны, Шнурова.
Морхольд согласился.
– Вот он как-то сказал, что если у мужика борода аккуратная, то и тестикулы всегда вымыты. А уж в наше время это крайне дорогого стоит.
Морхольд пожал плечами.
– Лепешкин отдыхает уже неделю. И в душе был раза полтора, от силы. А ты только пришел, тебе нужны деньги, ты одет в чужие вещи, но ты сразу же вымылся. Многие рейнджеры таким похвастаться не могут. Лишай притащить и на моих девочек его запустить – им как два пальца об асфальт.
– Рейнджеры?
– Сталкеры… такие же, как ты, бродяги. Просто у нас они любят называть себя именно так. Ну, да и ладно. Итак, любезный незнакомец, что тебе надо? Можно сразу. Можно частями.
Морхольд усмехнулся. Достал одну из трех высохших самокруток и потянулся к свече, прикурить. Палец с аккуратным ногтем подвинул к нему пепельницу из донышка снаряда. Не к ЗУ-23. А к чему-то очень серьезному.
– Мне нужны деньги. Вернее, патроны. Хотя, как понимаю, вы здесь предпочитаете именно деньги?
– Мы здесь предпочитаем золото, хотя и не всегда. Золото всегда хорошо идет к летунам. А уж куда они его девают потом, это не наша забота. Но с тобой расчет будет в патронах. Семерка, пятерка, маслины?
Морхольд пожал плечами. За номер он рассчитался семеркой.
– Семерка.
– Ну, показывай.
Он показал. Оба комплекта. Просто положил на стол.
– Наши мужчины будут тебе благодарны, хотя сами этого и не поймут, – женщина разрезала полиэтилен, мягко и нежно, очень аккуратно. – Красный и черный. Надо же, как хорошо сохранились. По полтора магазина за каждый. Итого – девяносто.
– Может, не девяносто, а сто тридцать? Магазины же бывают и по сорок пять.
– Да некоторые вспоминают и дисковые, по семьдесят пять, чего уж там, – она хмыкнула. – Нет, сто тридцать не получится.
– Точно?
– Сукин ты сын, а? Сто.
– Сто?!
– И два талона на ужин и обед. У меня здесь. Все включено.
– Истинно по-царски…
– Ерничаешь?
– Есть немного, – Морхольд затушил самокрутку. – А ведь можно было и…
– Можно Машку за ляжку, – женщина выпила ром одним глотком, поставила стакан на стол со стуком, – козу на возу, ну, полагаю, что дальше ты знаешь.
– Как-то некрасиво звучит.
– Да ты издеваешься?
– Да. – Морхольд тоже допил ром. – Наслаждаюсь тем, как ты ругаешься. Очень эмоционально и красиво. Причем и выглядит, и звучит. Тебе говорили, что у тебя очень красиво получается ругаться? Как у итальянки. Вот эти твои жесты, когда пальцами вот так… ну и голос. Ты знаешь, он очень хорош.
Женщина засмеялась. Морхольд даже захотел поморщиться. Но сдержался, ничем себя не выдав. Смеялась она некрасиво. Громко и лающе.
– Ты самый настоящий мартовский кот, мяу-мяу-мурр, – она успокоилась. – Как в старом анекдоте про Ржевского. Поручик, а как у вас так с женщинами получается?
– Подхожу и говорю… – Морхольд поставил локти на столешницу и улыбнулся. – Мадам, а разрешите вам впердолить?
– А по морде?
– Случается. Но в основном впердоливаю.
– Свинья… и кобель.
– Ага, свинокобель.
Трещала печка. Оба молчали. Слова оказались уже не нужны. Морхольд смотрел на нее и просто не мог себе представить, что вот эта женщина, которая не должна даже и смотреть на него, самого обычного бродягу, воспринимает его как мужчину. Прямо вот сейчас и здесь.
– Посиди.
Она встала и пошла к кровати. Теперь стало понятно, что за странная конструкция виднелась пообок от нее. Ширма. Для нее и нужен был столбик, запримеченный Морхольдом ранее и казавшийся странным, ненужным. Широкая красная штора проехала по натянутой проволоке, скрыв женщину.
