Четыре курса… я хмыкнул и, выудив из кошелька нужную сумму, положил её перед «тороватым купцом». Опекун и секретарь глянули на меня с одинаковым удивлением. Впрочем, дядька Мирон понимающе усмехнулся, а «купец», масляно сверкнув глазками, тут же вытащил ещё несколько стопок тетрадей. Куда более толстых, чем первая…
— Кирилл, ты в своём репертуаре. — Покачал головой Завидич, окинув меня взглядом, когда мы оказались на улице. Я перехватил поудобнее связки с тетрадями и улыбнулся.
— Угум. А теперь, в книжный… — В ответ на это заявление, опекун только расхохотался.
— Идём, книгочей. — Забрав у меня одну из связок, проговорил дядька Мирон и мы двинулись в сторону кремля, к уже знакомому мне магазину.
А вечером, я всё‑таки явился в гости к Горским. Дом известного путешественника встретил меня… чучелом вставшего на дыбы белого медведя. Благо потолок в холле был достаточно высок, чтобы зверюга не пробила его своей косматой башкой, сверкающей чёрными агатами глаз. Создавалось впечатление, что медведь смотрит на всех входящих с лёгкой долей высокомерия. Ещё бы, с трёхметровой‑то высоты!
Шарахнувшись в сторону от такого вот приветствия, я еле удержался, чтоб не ударить белоснежного зверя электроразрядом. Остановил меня только тихий смешок вышедшего в холл Михаила. Ничего себе шуточки у хозяев дома. Этак можно ж и с копыт слететь, от испуга!
— Здравствуй, Кирилл! — Улыбнулся Горский — младший, протягивая мне руку.
— И тебя туда же. — Не удержался я от ворчания, но руку пожал.
— Отец должен быть с минуту на минуту, а пока… идём в гостиную. Илона уже накрыла чайный столик… Венские пирожные любишь?
— М — м… не знаю, не пробовал. — Честно ответил я и Михаил, возмущённо покачав головой, потащил меня в гостиную, ликвидировать столь вопиющий пробел в гастрономических познаниях.
Но не успели мы приступить к дегустации, как в холле раздался какой‑то шум. Михаил поморщился. Хм, судя по мимике Горского, смею предположить, что это пришёл не ожидаемый нами Иван Фёдорович. Дверь в гостиную хлопнула…
— Знакомься, Кирилл. Мой двоюродный брат — Валерьян… — Кисло проговорил Горский, указывая на вошедшего в комнату явно чуть поддатого молодого человека…
Ну что я могу сказать? Новгород, оказывается, очень маленький город.
Часть четвертая. Практическая часть
Глава 1. Любопытство не порок
Входя в дом, Иван Фёдорович предвкушал интересную встречу. Михаил давно доказал, что умеет находить и, самое главное, сходиться накоротке с интересными людьми, унаследовав этот своеобразный дар от отца. Известный путешественник и филантроп, Горский — старший искренне, хотя и втайне, гордился этим фактом. Но стоит быть честным, его любознательный сын, не раз радовавший Ивана Фёдоровича живостью ума, умел доставлять и беспокойство. По — юношески горячий в суждениях, подчас слишком упрямый и не желающий признавать авторитетов, он мог, что называется, «закусить удила», и отстаивать свою точку зрения перед кем угодно, невзирая на чины и звания. Собственно, именно поэтому, количество похвальных листов принесённых им из гимназии лишь немногим превосходило количество полученных за время обучения взысканий.
Наверное, Иван Фёдорович должен был относиться к замечаниям воспитателей и учителей сына с большим вниманием, чем уделял им на самом деле, но… не мог. Своей неуступчивостью и, особенно, мимикой в моменты таких вот приступов упрямства, сын очень сильно напоминал ему покойную супругу. Любимую Катерину… Катеньку… Та, точно так же поджимала губы и щурила серые, словно осеннее небо глаза, когда считала себя правой, и была не менее упряма, чем сын.
Горский — старший грустно улыбнулся, вспомнив почившую жену и… вздрогнул от донёсшегося до его слуха грохота. Шумели в гостиной.
Нахмурившись, Иван Фёдорович молча кивнул следовавшему за ним тенью старому другу и катаец, совершенно верно поняв жест Горского, беззвучно исчез за поворотом коридора, двигаясь так плавно и стремительно, что любой посторонний просто не поверил бы своим глазам. Семидесятилетние старики просто не способны так ходить.
Сам же Иван Фёдорович взвесил в руке трость и… не менее ловко скользнул к двери, ведущей в гостиную. Заглянув в щель неплотно притворённой створки, Горский тяжело вздохнул и, уже не таясь, распахнул её настежь. Ну да, кто ещё мог поднять такой гвалт, как не беспутный сынок младшего брата… как всегда навеселе… Ох, Валерьян — Валерьян…
— Могу я узнать, господа мои, что здесь происходит? — От громкого хлопка двери и последовавшего за ним, тихого, но весьма угрожающего вопросительного рокота Горского — старшего, присутствовавшие в комнате молодые люди замолчали, замерев там, где их застал голос хозяина дома. А с только что разорявшегося, покрасневшего от гнева племянника, кажется, даже хмель слетел.
— Отец! — Первым отмер Михаил. А следом пришёл в себя и Валерьян. Буркнув что‑то невнятное, он мотнул головой и… сбежал. Как всегда. Без объяснений и извинений. Просто промчался мимо Горского — старшего, и через несколько секунд до слуха присутствующих донёсся хлопок входной двери.
* * *
Честно говоря, увидев того самого типа, с которым больше месяца назад не поладил в так полюбившейся мне кофейне — пекарне, я сначала опешил. А поняв, что тот пьян… приготовился к драке. Новгород… столица… приличный дом… да ну на фиг! Я словно снова оказался на замусоренной ночной улочке заливаемого холодным ноябрьским дождём Меллинга, и снова на меня надвигается пьяная рычащая рожа…
Не было у меня тогда ни ствола, ни нынешних возможностей. Воздух? Вода? Когда от прилетевшего из ниоткуда удара по голове, мозги будто миксером взбиты, и невозможно вдохнуть от боли горящей в отбитых рёбрах… о техниках и думать‑то трудно. Не сосредоточиться… не успеть. Правильно говорят, пропустивший первый удар стихийник — мертвец. Вот и я тогда познал это утверждение на собственной шкуре, получив от выскочивших из подворотни молодчиков, обрезком ржавой трубы по затылку. Удар швырнул наземь, и тут же на меня посыпались пинки. Кто‑то сорвал с плеч рюкзак, в лицо прилетело жёсткой подошвой чьего‑то ботинка… тело свернулось клубком. А потом всё стихло. И топот убегающих грабителей растворился в шуме дождя.
Попытавшись подняться на ноги, придерживаясь дрожащими ободранными руками за скользкий чугунный столб, я вздохнул… и боль стальными обручами сдавила грудь. Не удержался, упал… прямо под ноги вывалившемуся из кабака пьяному матросу. Тот запнулся, выматерился… И мне в спину прилетел ещё один удар. Потом ещё…
