— Да нет. Голову мою. Скоро выхожу.
Прежде чем покинуть ванную, он четыре раза вымыл голову с шампунем.
Столяров встретил его на кухне.
— Ну! Другое дело! — одобрительно заметил он. — Бритый, в халатике. Ты садись, садись.
Сам Михаил тоже успел сменить парадную форму одежды на рабочую. Жилетка и пиджак висели на спинке стула, из нагрудного кармана пиджака высовывался конец галстука. Брючины были подвернуты и, кажется, недавно застираны, две верхние пуговицы надетой навыпуск рубашки были расстегнуты. Преобразилась и кухня. Исчезла гора посуды из мойки, мусор со стола, что-то еще… Ах, да.
— А где?… — Олег провел рукой по обоям в том месте, где раньше висела в рамке их с Маринкой фотография, сделанная прошлым летом на берегу московского пруда.
— Фотографии в спальне, в верхнем ящике стола, — объяснил Столяров. — Все остальное барахло я отнес в кладовку. Разберешь потом, если будет желание. А пока вот держи, только аккуратно.
Он сунул в руки Гарину завернутую в кухонное полотенце литровую алюминиевую кружку, почти доверху наполненную густой черной жидкостью.
— Три глотка, — строго сказал Михаил.
Олег осторожно, двумя руками поднес к лицу горячую даже сквозь полотенце кружку и, не касаясь металла губами, сделал глоток. В следующее мгновение он скривился и, стукнув кружкой по столу, шагнул к мойке.
— А ну стой! — схватил его за плечо Столяров. — Не выплевывать! Глотать! Вот молодец!
— Это… что за хрень? — отдуваясь, спросил Гарин.
— Три глотка! — напомнил Михаил, подавая кружку.
Глядя на него с ненавистью, Олег влил в себя обжигающую горькую жидкость. И еще раз.
— Все? Доволен? — зло спросил он. — Это чифир какой-нибудь по рецепту Камня?
— Зачем чифир? Просто чай, — спокойно ответил Столяров. — Специальный, выводящий из запоя. На то, чтобы прокапывать тебе реланиум с панангином, извини, нет времени.
— Да что ты заладил: нет времени, нет времени! Нет времени на что? Вернее… до чего?
— Садись… — Михаил похлопал Гарина по плечу. — Голова прояснилась? Тогда поговорим. Кстати, ты не в курсе, где сейчас Пельмень?
— Без понятия. Когда все случилось, я пытался с ним связаться. Написал, какого числа похороны и куда подъезжать, и послал сообщение на все адреса, какие знал. Он так и не появился. Даже на письма не ответил.
— Может, твои сообщения до него не дошли?
— Все может быть. Вообще-то он хвастался, что может жить и работать где угодно, хоть на дрейфующей льдине, хоть на островке в Тихом океане, лишь бы там были банкомат и интернет.
— Ну да, банкомат… Он ведь опять взломал систему безопасности крупного банка. Через три недели после того, как я отмазал его по всем прошлым статьям. Ну не урод? Не дай Бог попадется он мне на пути. Моментально получит в рыло!
— Я про банк не знал. Так ты нашел меня, чтобы спросить о Пельмене?
— Не только. Я знаю, тебе это будет неприятно, но нам придется поговорить о том, что произошло двенадцатого октября.
«О нет!» — мысленно простонал Олег, но вслух не произнес ни слова. В какой-то мере он был готов к такому повороту разговора. В этом заключалась особенность Столярова. Он не просто делал больно, он делал максимально больно. Покойный Дизель все-таки был прав. Палач, настоящий Палач…
— Я начну с карты, ладно? Так мне привычнее.
Поразительно, но Михаил как будто оправдывался перед ним. Он достал из внутреннего кармана пиджака ручку и свернутое в несколько раз бумажное полотно, как оказалось — карту Европы, причем довольно подробную. Даже сложенная пополам она едва помещалась на столе.
— Значит, как ты, несомненно, знаешь, двенадцатого октября этого года в двенадцать часов двадцать одну минуту потерпел крушение немецкий самолет, следовавший по маршруту Берлин — Киев. Он разбился при посадке. Рухнул на взлетно-посадочную полосу под таким углом, словно пилоты были уверены, что до земли им еще километра два. Все сто пятьдесят четыре пассажира и восемь членов экипажа погибли.
Столяров склонился над картой и обвел кружком черный самолетик, больше похожий на крест, нарисованный к северу от Киева. Условное обозначение аэропорта.
— Дальше. Через одиннадцать минут после этого, в двенадцать тридцать две, потерпел крушение самолет прибалтийских авиалиний, следовавший из Таллинна в Ларнаку. Он упал в районе Белой Церкви, в ста шестнадцати километрах от места падения первого самолета. Из ста двадцати трех человек, бывших на борту, не уцелел никто.
Михаил сделал вторую отметку.
— И наконец, российский чартерный рейс Анталья — Москва. Связь с ним была потеряна еще до пересечения украино-российской границы. С экранов радаров самолет пропал приблизительно здесь. — Он нарисовал третий кружок примерно посередине между населенными пунктами Унеча и Стародуб. — Обломки обнаружили спустя четыре часа. Установленное время падения — двенадцать часов пятьдесят две минуты. Погибло… — Столяров вздохнул. — Погибли все.
— И к чему эти кружочки? — спросил Гарин. — Зачем ты вообще мне это все рассказал? Я слышал то же самое раз сто из выпусков новостей.
— Значит, ты знаешь и официальную причину тройной катастрофы?
— Которую из них? Человеческий фактор? Отказ системы связи? Плохие погодные условия? Конечно, знаю. Только… Что значит официальную? Есть и другая?
— Есть. — Михаил кивнул. — За четыре минуты до первой катастрофы, то есть в двенадцать семнадцать, немецкий самолет заходил на посадку с севера по широкой дуге, вершина которой находится вот в этой точке. Два других самолета следовали регулярными курсами и были в это же время, соответственно, здесь и здесь.
Столяров сделал три новые отметки. При этом ему пришлось вдвое уменьшить радиусы кружков, чтобы они не пересеклись друг с другом.
— Что это? — подался вперед Олег. — Бермудский треугольник?
— Хуже. Припять и ее окрестности.
— Что ты имеешь в виду? С самолетами что-то произошло, когда они пролетали рядом с Зоной? Что это было? Выброс? Электромагнитный импульс? Оружие? — Гарин осекся. — Пси-оружие?
— Дай-ка кружку, — вместо ответа попросил Михаил. Он сделал несколько глотков, потом весь сморщился, будто собрав лицо в кулак, и шумно выдохнул. — Дрянь редкостная, но мозги прочищает хорошо, — прокомментировал он и заговорил, глядя на свое отражение в черной, как гудрон, жидкости: — Когда-то я знал одного… Не могу сказать «человека», язык не поворачивается… Знал, скажем так, кое-кого. И этот кое-кто как раз специализировался на удаленном психическом воздействии. Более того, он по непонятной причине всегда тяготел к масштабным авариям на транспорте. Начинал с массовых автокатастроф: Киев, Санкт-Петербург, Берлин. Потом был «Датский клевер», когда три пассажирских поезда столкнулись в одной точке, где их вскоре догнал состав с метанолом. Потом едва не отправился на дно крупнейший океанский лайнер, и только благодаря усилиям норвежской полиции удалось избежать жертв. Я скажу тебе больше, Олежка. В последний раз этот кое-кто был замечен как раз в районе Припяти.
