— Не глупи, Транни, — сказал пленный, чудно переделав ее имя. — Допустим, я возьму тебя в заложницы и захвачу катер. Так ведь у вас в движке топлива только на дорогу туда-обратно, я же слышал. А тут вокруг на четыреста миль только океан. Я бы сам отдал тебе эту игрушку, но я же связан.
— Эта звезда не нужна тебе?
— Я хотел бы отдать ее, но она останется со мной, даже если ты ее возьмешь.
— Я не понимаю тебя.
Дитрих помолчал.
— Эта звезда означает, Транни, что я убил много-много людей, — сказал он наконец.
— Это мне подходит, — улыбнулась Тран Ле Чин.
Она обошла бочку, подошла к пленному и присела на корточки. Тран Ле Чин потрогала мускулистый бок и вдруг испытала смутное сожаление оттого, что придется изуродовать столь совершенное тело.
— Лучше бы гипноизлучатель сработал, — заметила она со вздохом и потянулась за ножом, висевшим на поясе. — Не кричи, пожалуйста.
— Не буду, — сказал Дитрих. — Подставь ладонь.
Озадаченная Тран Ле Чин выполнила просьбу. Раздался тихий щелчок, и звезда упала ей в ладонь. Девушка тихо ахнула от восхищения. Звезда оказалась легкой, почти невесомой. Девушка спрятала звезду в карман блузки и перевела взгляд. На месте сорванной звезды торчал крохотный штырек и сочилась сукровица. Тран Ле Чин наклонила голову. Когда девушка коснулась раны языком, Дитрих глубоко вздохнул. Тран Ле Чин медленно слизывала сукровицу, чувствуя, как напрягается лежащее перед ней огромное тело.
— Встань надо мной, — чуть задыхаясь, сказал пленный. — И сними…
Дитрих произнес слово, значения которого она не знала, но догадалась. Тран Ле Чин поднялась, перешагнула одной ногой через Дитриха. Девушка взялась за край юбки и заколебалась.
— Не бойся, — сказал пленный. — Не укушу я тебя, глупая…
Ей пришлось упереться руками в балку, к которой был прикреплен фонарь. Балка закачалась перед глазами Тран Ле Чин, становясь то больше, то меньше. Исчезли вопли пьяной команды катера и плеск волн за бортом. Трещины на старом дереве, приблизившись, превратились в борозды марсианских каналов. Она укусила себя за руку, чтобы не закричать от мучительно-острого наслаждения.
Транни покачнулась и опустилась на пленного. Отдышавшись, она потянулась к его губам, но Дитрих отвернулся.
— Я же тебя сейчас ел, — хрипло произнес он.
Тран Ле Чин усмехнулась. Она взяла его голову обеими руками, повернула лицом к себе и склонилась над Дитрихом.
— А вот и он! — радостно воскликнула Транни. — Тебе погреть или ты холодное будешь?
Влад обернулся. Сначала он увидел массивный излучатель за поясом Дитриха, которого не было у Таугера, когда он уходил, а лишь затем — чешуйчатый хвост, торчавший над плечом десантника.
— Не надо, детка, не грей, — ответил Дитрих и бросил ношу на пол. Картинным жестом охотника, притащившего в свою пещеру убитого мамонта, мелькнуло у Влада. Но это оказался не мамонт, а ящерица размером с коммодского варана. В оскаленной пасти Никитский насчитал три ряда острых зубов. В груди у монстра зияло сквозное отверстие с опаленными краями, в которое свободно прошла бы рука Тран Ле Чин. Влад покачал головой:
— На одном из соседних атоллов явно был ядерный полигон.
Но Дитрих его не слушал. Он стоял, смотрел на Транни и улыбался. Никитский вдруг осознал, что Таугер не играл в “сурового охотника, добывшего пищу”. Дитрих им был. Каменный топор в руках охотника сменился излучателем, в голову, помимо вдолбленных шаманом табу, вложили творчество классиков и приемы рукопашного боя, да и место для нескольких компьютерных чипов тоже там нашлось. Но сам мозг и ведомый им охотник не изменились за миллионы лет с того момента, как Ева подарила Адаму первый смайлик. Первая женщина тогда еще не знала, что изобрела универсальную валюту, которой платит своему мужчине за то, чтобы он был хорошим парнем, — но парень повелся и стал хорошим.
Парень таким и остался.
А вот понятия добра и зла за прошедшее время успели неоднократно поменяться местами.
— Это же юй, — засмеялась Транни. — Их нельзя есть.
— Запомни, — хмыкнул Таугер. — Есть можно все, детка. Ты просто не умеешь их готовить. А я — умею. Вот сейчас поем, и примемся за дело. Найди пока кусок целлофана побольше.
Дитрих сел за стол. Тран Ле Чин придвинула ему котелок и принялась шуршать в стоявших у входа ящиках. Таугер принялся за еду, перебрасываясь с девушкой фразами на китайском. Транни отвечала ему.
— Мы здесь не больше месяца, — с интересом прислушиваясь, заметил Влад. — А ты уже выучил их язык…
— Я не учил, — ответил Дитрих. — Я скачал разговорник из архива Генштаба Великой Чистки. Тех фраз, которыми они обменивались при абордаже, хватило для идентификации. А что у тебя с рукой? Транни, ты его пытала, что ли? Твои соплеменники когда-то знали толк в таких вещах…
Девушка засмеялась, а Никитский сказал:
— Нет. Это производственная травма.
— Смотри, подойдет? — спросила Транни, вытаскивая из ящика длинный кусок пятнистого мягкого пластика. Судя по форме, это был чехол от гранатомета.
— Вполне, — сказал Таугер.
Он доел и со стуком отодвинул миску.
— Спасибо, — сказал Дитрих и чмокнул Транни в щеку.
Таугер взял нож и разрезал швы на чехле.
— На чем ты собираешься уплыть отсюда? — спросил Влад.
— На каноэ, — ответил Дитрих. — Припасы позаимствуем…
— Я бы не рискнул переправиться на их каноэ даже через лужу, а до ближайшего берега миль пятьсот, — очень тихо сказал Никитский. — Хотя тебе, безусловно, виднее. Но как ты собираешься позаимствовать припасы и лодку? Островитяне же сейчас охраняют их как зеницу ока, да и поисковые группы должны рыскать по всему острову… Им известно про наш дот, и я удивляюсь, почему здесь никого нет до сих пор?
Дитрих вспорол брюхо ящеру. Желто-черные внутренности вывались на пластик. Влада чуть не вырвало.
— Никто не помнит, где находится дот, — сказала Транни. — А с карт острова я его стерла, Дитрих научил меня, как сделать это и как пробраться к компьютеру… Так что не беспокойтесь, сюда никто не придет.
— Транни, посмотри, что у нас есть из специй, — попросил Дитрих. — И найди пустой бочонок.
Девушка задумчиво нахмурилась. Таугер распорол шкуру от груди до самой шеи юя. Влад вскочил, не в силах больше смотреть на это.
— Я пойду, подышу свежим воздухом перед сном, — пробормотал он. — Посижу на полянке перед дотом, раз уж это безопасно…
Дитрих тяжело посмотрел на Никитского.
