— Может, пойдём, поохотимся? — с надеждой спросил Спас.
— Да уж, ты тот ещё охотник, — беззлобно сказала она, но было понятно, что ей не до охоты.
— Слушай, ну если ты знаешь куда идти, мы можем отправиться туда. Пусть я ничего не помню, но вдруг меня там узнают? А? Тоже вариант, — сказал Спас.
— Я не знаю. Я просидела под этой скалой очень много лет. Я выживала и никуда не уходила, боясь лишиться убежища. Может зря, а может я и жива только благодаря этому.
— А сколько тебе лет? — наконец Спас задал вопрос, который его очень давно мучил.
Матильда усмехнулась.
— Возраст здесь не имеет значения. Но если тебе интересно, то уже сотни. Я давно сбилась и перестала считать. Но я попала сюда в самом начале. Когда тюрьма только открылась, — сказала Матильда.
— Я не настаиваю, не хочешь говорить, не надо… — слегка обиделся Спас, — он не ожидал, что она скажет правду, но такая очевидная залепуха его расстроила.
Матильда с интересом посмотрела на него.
— Слушай, я всё время забываю, что ты пришибленный. То вроде всё помнишь, то вообще ничего. Я же не знаю, где у тебя в голове проходит граница знаний. Ты думаешь, что я тебе соврала, а я сказала чистую правду. На этой планете люди не стареют. Я это тоже выяснила далеко не сразу. Но когда заметила, что годы идут, а я всё такая же, как приехала сюда, то стала задумываться. Потом, при редких контактах с теми, кто тоже здесь давно, выяснила, что это особенность этой планеты. Какая ирония, да? Вечная жизнь, зато в норе и постоянном страхе. За всё приходится платить, — сказала Матильда.
Спаса проняла её небольшая речь.
— Слушай, — сказал он, — ну если есть место, откуда я пришёл, значит, мы можем его найти. Тебе же надоело сидеть здесь? Прятаться постоянно? Давай рискнём! Ну чего нам терять? Я же вижу, ты устала от такой жизни.
— Ты многого не понимаешь, — сказала Матильда, — я не могу уйти.
— Ну так объясни! Если я такой глупый, разжуй мне как следует. Ты же для этого меня и спасла, чтобы я тебя вывел. Так почему бы не рискнуть? — Спас начал заводиться, неожиданно для самого себя.
Матильда тоже смотрела на него с удивлением.
— А у нас, оказывается, и темперамент есть, и эмоции! — сказала она иронично, — спасибо тебе Спас за решительность, но идти вслепую, это чистое самоубийство. Ты плохо представляешь, что за жизнь на этом острове. Нет, нам нужно наверняка. Ладно, не стоит отчаиваться, у нас впереди вечность, глядишь, память и вернётся когда-нибудь. Зачем спешить?
— Что, так и будем жить в пещере? — спросил Спас.
— А что? Я же вон, сколько уже прожила! И потом, ты не видишь прогресса, а я вижу. Когда я тебя тащила по тоннелям, вообще было сомнительно, что ты выживешь. Потом, не было гарантии что встанешь и сможешь ходить. Но мы прошли все эти этапы. Сидим сейчас на горе. Да, уже пять месяцев прошло. Но если тебе понадобится ещё пять, чтобы вспомнить, они у нас есть. Нам же не нужно, чтобы ты помнил всё, так ведь? Только чтобы сумел нас вывести.
— Опять нас? — спросил Спас.
— Не придирайся, — больше чем нужно смутилась Матильда, — я имела в виду нас с тобой.
— Аааа, — протянул Спас, — слушай, Матильда, я сегодня о тебе узнал, наверное, больше, чем за всё предыдущее время. Ты всегда избегала разговоров о себе. А сегодня, вон, приоткрыла дверцу. Раз уж на то пошло, может быть расскажешь, и как ты сюда попала?
— Да что тут рассказывать, — Матильда пожала плечами, — история моей жизни длинна и скучна. Я была молоденькой медсестрой в больнице. С амбициями выучиться на врача. Больница была престижная, много богатых лечилось. Туда было трудно устроиться, я только потом поняла, почему меня туда взяли. Даже не взяли, а позвали, когда я учиться ещё не закончила.
— И почему же? — заинтересовался Спас.
— Из-за внешности. Я была прехорошенькая. В былые времена…
— Да ты и сейчас, очень даже ничего! — сказал Спас, в ответ на что, она пнула его ногой, и попала как раз по больному месту, точнее одному из больных.
Теперь у Спаса на теле таких мест было множество. Он застонал.
— Прости, — спохватилась Матильда, — я не хотела.
— Да ничего, сам виноват, сказал бы что-то искреннее, не получил бы, а это прозвучало как издёвка, — повинился Спас.
— Молодец, всё понимаешь, иногда просто не верится, что тебе память отшибло. И как это так избирательно работает? — удивилась Матильда.
— Если бы знал, обязательно бы тебе сказал, но увы. Так что там дальше-то было? — спросил Спас.
— А дальше было как в книжке. Положили к нам молодого и богатого сынка какой-то шишки. Я ему очень понравилась. Ну, типа любовь и всё такое. Закрутилось всё, завертелось…. Я с работы ушла, он мне квартиру снял, жила там, он периодически наведывался. Потом я ему, похоже, надоела. Или другую нашёл. В общем, хотел меня приятелю своему передать…
— Как это передать? Ты что, вещь что ли? — удивился Спас.
— Как оказалось, для него — да. Но мне такой расклад не понравился, я хлопнула дверью и ушла. Пошла обратно на работу устраиваться, а меня не берут. Типа, уже бывшая в употреблении. А там только свежие медсестрички должны быть, — со вздохом сказала Матильда.
— На публичный дом похоже…
— Отчасти, так оно и было. Но больница на этом не зарабатывала, скорее, использовала для привлечения клиентов. Отовсюду вербовали красоток и на работу брали. А толстосумы периодически кого-нибудь с собой утаскивали. А если и нет, когда красотка за тобой ухаживает, всё одно приятней. А больница такие деньги с них драла, что на сутенёрство размениваться смысла никакого не было. Зачем? Это так, приятный бонус для клиентов. А если что, так девочки сами виноваты, польстились на богатенького.
— Но за это в тюрьму вроде не должны отправлять? — удивился Спас.
— А меня и не за это. Я же бузить начала. Заявилась к его родителям. С трудом, хитростью проникла через охрану, подловила их, и всё выложила как на духу, какой их сынуля подонок, — сказала Матильда.
— А они что? — спросил Спас.
— Они-то? Пока я говорила, папаша медленно доставал телефон, потом медленно звонил, первой фразой он уволил начальника своей охраны, а второй распорядился сослать меня туда, откуда не возвращаются. Он даже не сказал куда, те кто исполнял, сами решение приняли, — сказала Матильда и совсем сникла.
Похоже, что воспоминания о прошлой жизни нагнали на неё тоску.
— Да кто же он был такой, чтобы вот так людскими судьбами распоряжаться? — возмущённо сказал Спас.
— Политик. Шишка большая. Ему люди что пыль. Да там ещё и выборы на носу были. А если бы меня его конкуренты взяли в оборот и стали против него волну гнать? Он поэтому сразу устранил возможную проблему. Это мне по секрету один из охранников в тюрьме сказал, не в этой, а до отправки. Проникся очень, симпатизировал мне, да что он мог поделать-то… — сказала Матильда.
— Поубивал бы сволочей, — Спас нервно сжимал и разжимал кулаки.
— Успокойся, — усмехнулась Матильда, — самое забавное в этой истории то, что они все уже давно сдохли. Даже их потомки вряд ли помнят про них. А я всё живу. Плохонько, но живу. Так что, если рассматривать жизнь, как высшую ценность, то они мне подарок сделали. Я, конечно, не очень им смогла воспользоваться, но уж как получилось. Так что, я даже не в обиде. И есть ещё одно обстоятельство… — сказала она, и вдруг замолчала.
— Какое? — спросил Спас.
— Позже! Не сегодня! Расскажу, но в другой раз, — решительно сказала она и встала, — пора уходить, мы и так засиделись тут. Нельзя проявлять такую беспечность. Сидим, болтаем, даже по сторонам не смотрим.
И Матильда быстро зашагала к склону. Она, видно, совсем уже перестала перед ним притворяться старухой, и сейчас, сзади, её можно было принять за довольно молодую женщину.
Спас хромая догнал её и пошёл рядом. Нога от быстрой ходьбы сильно болела, но Матильда была погружена в свои мысли и не замечала, как он мучается. Он не стал ей ничего говорить. Сам растревожил воспоминания, вывел из равновесия, так что, можно теперь за это и потерпеть.
