Генри оставлял машину на стоянке и, пройдя магазин насквозь, спускался в лавочку знакомого булочника, у которого и одалживал за двадцать кредитов его фирменный фургончик.
Именно на нем, в кепке и майке с надписью «Свежая сдоба», Аткинс проезжал мимо дежурящих шпиков и направлялся к «городу Хубера», как называли один из районов столицы, в котором находилась штаб-квартира могущественного финансиста.
– Послушай, Генри, если Эдгар догадывается, почему он еще не убил нас? – спросила вдруг Джанин и прижалась к любовнику теплым бедром.
– Догадываться не значит знать, дорогая моя… – ответил Генри и подумал, что Джанин все чаще заводит эти разговоры, в особенности после того, как однажды предложила Генри сбежать от Хубера вдвоем.
«Сбежать от Хубера. Это ж надо такое придумать!» – подумал Аткинс. С другой стороны, сам он уже давно готовился к побегу, поскольку понимал, что за шесть лет, которые он провел на службе у Эдгара, узнал столько, что следующая его остановка-кладбище для неопознанных трупов.
Чтобы отвлечь пилота от подобных догадок, босс платил ему бешеные деньги. У Генри в его неполные тридцать была в городе большая квартира, а за городом возле озера стояла вилла из двенадцати спален. За ней ухаживали пятеро слуг, но сам Генри появлялся в ней редко.
Его личный счет еще пару лет назад достиг семизначной цифры, однако эти деньги лежали в банке, принадлежащем Хуберу, а стало быть, в случае необходимости он всегда мог их заморозить и сделать карточки Аткинса бесполезными.
Впрочем, Генри уже давно придумал, как решить эту проблему. Ему не хватало только повода, который заставил бы его по-настоящему испугаться и бежать, спасая свою жизнь.
На другой день, словно в предчувствии чего-то особенного, Аткинс проснулся рано – в восемь часов.
Поскольку кухарка приходила только в десять, он сам приготовил себе завтрак и спустился вниз за газетами.
Солнце в это утро светило по-особому щедро, словно делало это для Генри в последний раз.
Выхватив не глядя несколько бульварных листков, он отказался от сдачи и вернулся в квартиру как раз в тот момент, когда зазвонил телефон.
– Слушаю, – ответил Генри, отмечая, что его голос неожиданно сделался хриплым.
– Мистер Аткинс, это вас Грег Бойлер беспокоит. Сэр, Эдвард ждет вас сегодня в половине первого.
– Хорошо, я понял.
На том конце положили трубку, и Генри тоже осторожно положил свою, будто боялся, что она взорвется.
Грег Бойлер был одним из сотрудников секретариата, и именно он чаще других звонил Аткинсу, если для пилота находилась новая работа.
«Ну вот и все», – подумал Генри и, выйдя на террасу, посмотрел, как просыпается и разминает мускулы город. Движение на улицах становилось все оживленнее, и звуки автомобильных гудков слышались все чаще.
«А что творится где нибудь в гигаполисах перенаселенного Онслейма или Дижанейро?» – появилась в голове Генри непонятно откуда взявшаяся мысль. Впрочем, секунду спустя он понял, откуда она. Интуиция подсказывала ему, где следует прятаться, чтобы не смог достать никакой Хубер.
Бросив на панораму города последний, прощальный, взгляд, Генри пошел собираться.
Он делал это как-то вяло, словно смирившись с тем, что его ожидает, но новый неожиданный телефонный звонок вывел его из этого состояния.
«Кто бы это мог быть?» – удивился Аткинс. В силу своего характера, а также из-за режима секретности, на котором всегда настаивал Хубер, он ни с кем не водил компаний.
Телефон все звонил, а Генри не спешил поднимать трубку. Он посмотрел на панель телефонного анализатора и увидел, что звонят из старого городского района Литтас, где никаких знакомых у него точно не было.
– Алло, – наконец ответил Генри, ожидая, что перед ним извинятся за неправильно набранный номер, однако незнакомый молодой голос произнес:
– Это Генри? Это Генри Аткинс?
– Ну да, а что вам нужно?
– Генри! Это Ник Ламберт!
– Ник Ламберт? – недоуменно переспросил Генри. – Не знаю никакого Ни…
Аткинс еще не договорил фразы, когда вдруг вспомнил, кто такой Ламберт. Ну конечно, так звали молодого семнадцатилетнего паренька, который поступил на первый курс летного училища Джудж-Роял, на Кортиси. Генри тогда уже заканчивал практический курс и был без пяти минут дипломированным пилотом.
Сказать по правде, ему тогда приятно было восторженное отношение этого юнца, который в каждом старшекурснике видел едва ли не генерала.
Они прожили в соседних комнатах примерно неделю, а затем Генри уехал по распределению, а Ник остался постигать мастерство пилота.
– Так значит, Ник, ты уже закончил училище? – удивился Аткинс.
– Ну конечно, сэр, ведь прошло уже шесть лет!
– Шесть лет – подумать только, – произнес Генри.
Он уже давно забыл, что годы учебы тянутся долго. Это лишь обычная рутина позволяла проноситься мимо целым десятилетиям, словно они получали проценты с каждой старости.
– Слушай, а откуда ты знаешь мой телефон? – забеспокоился вдруг Аткинс.
Сам не зная почему, он уже приплел сюда и Хубера.
– Но вы же сами давали мне телефон своей тети. Я приехал сюда, позвонил ей, и она перенаправила меня к вам.
– Вот как? А разве тетя Рут еще жива?!– удивился Генри.
Он был уверен, что старуха давно отдала концы, ведь она уже год как перестала ему звонить, а раз перестала, значит, при ее годах…
– Да, сэр, она неплохо себя чувствует для своих лет. Так она сама мне сказала.
«А он, видать, мальчик из добреньких, – сказал себе Аткинс. – Из тех, кто знает, что сказать старушенциям, чтобы те умилялись. А вот я не такой. Рут не звонит, и я решил что она – того».
– Вот что, Ники, давай-ка позвони мне часиков в восемь, и мы с тобой пересечемся. А то сейчас мне нужно срочно отлучиться. Идет?
– Конечно, сэр, как скажете…
– Ну вот и чудненько. А ты как на Бронтзее оказался? – снова забеспокоился Аткинс. Ему показалось, что неспроста все так складывается.
– Здесь осталась квартира моих родителей, сэр… Вот я и приехал, так сказать, вступить во владения, пока отпуск не закончился.
– Понятно. Ну ладно, значит, договорились?
– Договорились, сэр.
Впервые за пять лет Генри так внимательно рассматривал главную проходную в «город Хубера», промежуточные посты, высокие деревья, привезенные сюда уже во всей красе, искусственный пруд с живой рыбой и гигантские, лишенные всякой художественности фонтаны, поставленные как символ могущества денег, изливавшихся в карманы босса.