Отвлекшись от размышлений, Бронкс с удивлением увидел, что страсти вокруг обсуждений дальнейшей судьбы Барвихи не только не улеглись, но еще больше раскалились. Пышногрудая львица Раиса обеими руками вцепилась в драгоценную шевелюру стилиста Кроликова с твердым намерением ее проредить. Гусар-певец, уже с одним эполетом, объединившись с бывшим ди-джеем, пытался стащить запрыгнувшего на стол мужика в коже. Остальные, разделившись на несколько лагерей болельщиков, ревели, улюлюкали и хлопали в ладоши, подбадривая драчунов.
Бронкс решил не вмешиваться. Пусть себе. Элите нужны развлечения.
Кто-то тронул его за плечо. Бронкс обернулся. Затянутый в камуфляж, вооруженный автоматом гвардеец наклонился к уху хозяина.
– У нас гости из Жуковки. От Корнилова. Хотят встретиться.
– А-а, заявились, голубчики. Сколько их?
– Четверо. Пара офицеров. Два других, судя по поводкам, – гасты.
– Разоружить. Связать. Передать этим иудам, что я сейчас буду.
– Есть!
Не обращая внимания на беснующихся соратников, Бронкс с кряхтением слез со стула. Невысокий рост и тучность делали его похожим на колобка. Однако двигался толстяк довольно энергично.
Бронкс вышел из рыцарского зала в небольшую комнату, где его поджидали два охранника-гаста. Один из них распахнул перед шефом стальную дверь. Бронкс оказался в подземном переходе, освещенным лампочками-грушами, которые крепились на низком потолке. Благодаря своему росту толстяку, в отличие от статных охранников, пригибаться не приходилось.
Длинный коридор имел многочисленные ответвления, которые вели в подвалы особняков Барвихи. Кое-где кирпичная кладка была совсем свежей – сеть подземных туннелей продолжала строиться. Дело это было непростым. Инженеры, проектировавшие ходы сообщения, зачастую пренебрегали качеством, из-за чего стены многих туннелей буквально сочились влагой. Под ногами хлюпала вода – дощатых настилов не хватало, и жителям Барвихи, которые пользовались ходами, приходилось месить грязь.
Еще недавно основным занятием Мистера Бронкса было распекание инженеров и строителей. После смены власти в Жуковке о неудобствах пришлось забыть – катастрофически не хватало рабочих рук. Многим гастам пришлось сменить лопаты и кирки на автоматы. Милитаризация, мать ее так. Еще один гвоздь в гроб Корнилова.
Свернув несколько раз, Бронкс и его спутники оказались у нужной двери. Она вела в подвал особняка, особенно памятного властелину Барвихи. В нем он провел первые дни после Катаклизма – в компании старого брюзги-генерала и парочки «золотых голосов России». Тогда эта троица все никак не могла успокоиться. Генерал и певцы то и дело напяливали противогазы и выползали на балкон, чтобы полюбоваться тем, что сталось с Барвихой. Бронкс, тогда еще избалованный папашиными деньжищами зеленый юнец, предпочитал отлеживаться в подвале, пялясь на потолок. Боевое было время…
Через три месяца старый вояка застрелился. Перед актом самоубийства профессиональный алкоголик выкушал не меньше трех бутылок коньяка, поэтому не сразу попал себе в висок из наградного пистолета. Для начала разворотил половину лица и лишь после этого догадался вставить ствол в рот. Зрелище было жутким: смесь генеральских мозгов забрызгала весь подвал. «Золотым голосам России» и молодому представителю людей новой формации Бронксу пришлось взять в холеные ручонки швабры и половые тряпки. Возможно, тогда-то в сознании парня и произошел надлом – он увидел, что человеческий мозг просто серая, весьма непритязательная на вид кашица и понял, что смерть никакая не загадка, не таинство.
Потом один певец ушел в Жуковку. Второго Бронкс, начавший активную деятельность, собственноручно казнил за попытку бунта. Отсек ему голову двуручным рыцарским мечом, который, хоть и был бутафорским, отличался прекрасной заточкой. Именно после этого авторитет бывшего хип-хоппера стал непререкаемым. С ним стали считаться. Все. Даже Умар Ахмаев. А уж его уважения было не так-то просто добиться.
Бронкс вошел в подвал, переоборудованный под кабинет, уселся за письменный стол. Включил настольную лампу, полюбовался собственными изображениями на ветхих плакатах, которыми были оклеены все стены. Перевел взгляд на знаменитый меч, которым давно не пользовался. Меч стоял в специальной подставке, окруженный клюшками для гольфа. Фальшивый рубин, вделанный в рукоять, призывно посверкивал всеми оттенками крови.
Бронкс кивнул охранникам. Один вышел из подвала, а через минуту на верхнем этаже послышался топот сапог.
Дверь распахнулась. В кабинет втолкнули четверых жуковских парламентеров. У одного была рассечена губа, другой утирал рукавом комбинезона разбитый нос. Оставшиеся двое не пострадали. На лице каждого было написано возмущение.
Первым заговорил седой мужчина с военной выправкой и шрамом через всю правую щеку. Теперь шрам налился кровью и сделался красным, подчеркивая ярость, переполнявшую вояку.
– Мы из Жуковки!
– Искренне рад за вас, – ухмыльнулся Бронкс. – И как там в Жуковке? Все аристократы с гастами перебратались, или у кого-то еще осталась гордость?
– Мы из Жуковки и не потерпим такого обращения! Сейчас же развяжите нас и верните наше оружие!
– Потерпите, еще как потерпите… И чего же желает ваш новый владыка Корнилов?
Мужчина со шрамом хотел что-то сказать, но его перебил молодой спутник:
– Желает, пузатая падла, чтобы ты лизал ему сапоги! Совсем оборзел? Хочешь, чтобы твою поганую Барвиху разнесли по кирпичикам?!
– Так-так, – Мистер Бронкс задумчиво барабанил пальцами по столу. – Значит, сапоги. Лизать. Мне. Что ж… Не будем оставлять вашему Корнилову иллюзий. Этого с порезанной мордой оставить. Остальных вывести наверх и… Каждому по пуле в лоб. Вышибить мозги, которые додумались учить меня – меня! – лизать сапоги.
Жуковские были так ошарашены приказом Бронкса, что даже не сопротивлялись, когда их выводили за дверь.
– Ты, видать, из военных? – поинтересовался толстяк у последнего парламентера. – Звание? Фамилия?
– Майор Сиваков.
– Посадите майора на стул. Что ж ты, майор, пошел на службу к человеку без роду-племени?
Сиваков нахмурился и ничего не ответил.
– Ладно, черт с тобой, живи, – милостиво объявил Бронкс. – Только больше в Барвиху не суйся. Сам понимаешь: в другой раз я тебя отсюда живым не выпущу.
– Корнилов не простит тебе…
– Плевать мне на Корнилова! Барвиха больше не входит в состав Рублевской Империи. Мы – сами по себе. Как говорит мой дружок, стилист Кроликов, жар-птицы стаями не летают. Впрочем, все это я сообщу Корнилову письменно.
Бронкс выдвинул ящик стола, чтобы взять бумагу, и вдруг замер с разинутым ртом. Его смуглая кожа не обладала способностью бледнеть, но сделалась пепельно-серой.
