Так что же делать? А что делать… Согласись, Чемикос, что ты тут скотинка совершенно бесполезная. Даже попади ты к Сталину и выжми тот тебя досуха… да не напьется он. Маловато знаний в черепушке. Да и что потом? А потом шлепнут, чтоб языком лишнего не болтал, делов-то. Нет человека — нет проблемы…
Значит, остается воевать… а что еще можно? Дезертировать? Ну, уж нет, трусом я никогда не был. Да и что потом? Всю жизнь прятаться, надеясь, что свершится чудо и меня перекинет обратно? А если не перекинет? Или перекинет уже сегодня… Вот хрень! А может Саблин умер, потому что я в него вселился? И я теперь должен жить за него! Или нет? Почему все это? Вот хрень… А что я еще могу? Да ничего, пожалуй. Дела печальные… Значит, придется стать Саблиным. Сталинским соколом — летчиком-истребителем. Тут, по крайней мере, все понятно, выполняй приказы. Голова не болит, напоят, накормят, а может даже когда-нибудь наградят… посмертно…
Хотя к чему пессимизм, судя по памяти, летчик я неплохой. В последнее время, конечно, больше по госпитальным койкам валялся… Но налет весьма привычный, на вчерашний день составлял 127 часов, по нынешним меркам это очень хорошо, «МиГ» неплохо освоил. Конечно, не ас вроде нашего комэска — капитана Шубина, но Игоря в учебных боях всегда бил…
Вечером зашел Игорь. Лицо у него было настолько серым от усталости, что даже веснушки пропали. Он тяжело привалился на табуретку.
— Фу-у-ух, ну и денек был. Ну как ты?
— А чего мне? Уже лучше. Лежу, лечусь, Синицын всякой дрянью пичкает, ем и сплю. Курорт! Только жрать охота все время, как тогда, в училище, помнишь?
— Ха, — Игорь вымученно улыбнулся, — такое забудешь. Ну, это я подумаю. А насчет пожрать я припас кой-чего… Синицын далеко ушел?
— Да нет, скоро будет. Он мне сегодня всю плешь проел. Видеть его не могу. Четвертый месяц вижу его рожу.
— Значит, поправляйся быстрее, — Игорь вынул из-за пазухи флягу. — Тара где? Ага! — Он налил полкружки мутноватой жидкости, достал из кармана сморщенное яблоко. — Держи! Это хорошее лекарство, куда лучше порошков. Ну, давай, за Победу!
Саблин выпил. Самогон был довольно крепок, но предельно вонюч, Виктора передернуло от вкусового отвращения.
— Как тебе местный табуреткин? До печенок пробил? — Игорь налил себе. — Ну, давай! Твое здоровье! — Он выпил вонючую гадость, запил водой и задумался… — Сегодня летал с Шубиным на прикрытие, еще Нифонтов летал. Над целью, на нас четверка «мессеров» насела. Подошли с превышением и давай лупить, а мы им ничего сделать не можем. Он сверху падает, разогнавшись, тебя обстрелял и обратно наверх ушел и так по очереди. А ты, как утка хромая, внизу крутишься. За «мессером» наверх не выпрыгнуть, скорости не хватит. Нифонт, сдуру, за одним потянул, ну и завис без скорости. Ему как врезали, хорошо хоть не зажгли. Минут десять нас били, потом лаптежники прилетели, а мы связаны. Они отбомбились, как на полигоне, развернулись и ушли. И «мессера» за ними. А мы висим. Что прикрывали, что нет. Нифонт там же на вынужденную посадку сел, в поле, механики уже поехали. Вот так вот, Витя…
Он сидел на табурете, поникший, серый от усталости. Виктору стало его жалко…
— Да ладно тебе, будем и мы немцев бить. Вот с силами соберемся и вломим. Мы эту войну выиграем, я точно знаю!
Игорь невесело усмехнулся.
— Ладно. Пойду я. А то придет Синицын, опять начнет гундеть… Поправляйся!
Он ушел. Виктор еще некоторое время лежал, размышляя, но вскоре заснул. Закончился его первый день в прошлом.
Проснулся он от голода. Было еще темно, в комнате стояла тишина, было слышно, как посапывает во сне спящий у противоположной стенки Синицын, как скребет мышь за стеной. Он пытался было снова заснуть, но сон не шел, хотелось есть, живот едва не сводило.
Виктор поднялся и, шлепая босыми ногами по холодному земляному полу, пошел, напился воды, голод немного отступил, но уже не спалось. Тогда он завернулся в одеяло и, усевшись на кровать, принялся ждать утра. Самочувствие улучшилось, и значительно. Опухоль с лица спала, ушибы почти не ощущались, только немного побаливала рука. Удивило то, что зуб перестал болеть и шататься и зажили сорванные ногти. Однако быстро организм заживает. Раньше такого не было.
Постепенно деревенька начала просыпаться. Начали кукарекать первые, самые горластые, петухи, со стороны столовой кто-то гремел пустыми ведрами, проехала машина, видимо, за летчиками. Потом заскрипела кровать в соседней комнате, это проснулась хозяйка дома — Екатерина Павловна, женщина лет шестидесяти. В этой хате она жила одна, муж умер вскоре после Гражданской, дети уехали жить в город. Так она и доживала сама свой век, в этой маленькой, затерянной в полях деревушке.
Она повозилась в своей комнате, потом вышла на улицу. Вскоре послышался скрип колодезного ворота, загремели ведра — Екатерина Павловна управлялась по хозяйству. Хоть оно у нее и небольшое — две козы и пара десятков кур, а ухода требует каждодневного.
Наконец проснулся Синицын, он долго потягивался, зевал, наконец окончательно проснувшись, ушел в прихожую, умываться. Вернулась Екатерина Павловна, звякала в своей комнате чугунками, возилась, потом неожиданно принесла Виктору большую кружку козьего молока.
— На вот, касатик, выпей.
Молоко оказалось теплое, с запахом, однако он выпил с большим удовольствием, после долго благодарил хозяйку…
Потом Синицын провел очередной, утренний медосмотр. Удивленно почесал голову, но комментировать ничего не стал, сказав только Виктору, чтобы тот ходил в столовую самостоятельно. Однако, когда достали его летный комбинезон, от этой мысли пришлось отказаться. Комбинезон был рваный, кожа костюма измазана грязью и кровью, в меховой ворот набился всякий мусор.
— Да, Саблин, в таком виде тебя на люди пускать нельзя. Хотя очень хочется. Елки-палки, одна морока мне с тобой, ты своим появлением превращаешь полковой медпункт в богадельню. Ладно… смотри, я после обеда поеду в дивизию, за лекарствами, чтоб успел постираться. Я сейчас в столовую, скажу, чтобы тебе поесть принесли и шинель.
Однако врач проявил чудеса щедрости и лично принес два котелка с завтраком, буркнув:
— Держи, хворый, помни своего благодетеля.
На завтрак оказались осклизлые макароны на постном масле. Гадость, конечно, но Виктор сжевал с большим удовольствием, как и едва темный чай с черным, почерствевшим хлебом.
После завтрака Синицын приказал ему спрятаться в закутке и не мешать, начинался прием больных. Таковых было довольно много. Сперва пришел знакомый электромеханик из первой эскадрильи. Он накануне проткнул руку отверткой, рана загноилась, и рука распухла. Виктор стал свидетелем небольшой операции, он удивился, как ловко и быстро врач почистил, обработал и забинтовал рану. Прошло едва ли десяток минут, как он уже принимал следующего пациента — мастера по приборам из второй эскадрильи. Тот был ранен пять дней назад при бомбежке аэродрома и теперь ходил на ежедневные перевязки. Еще было четверо, но они были с простудными заболеваниями, этих он напичкал порошками и быстро отпустил.
