Алина Сергеевна. Пономаренко. Не то… Номер, серия, выдан… Не то. Год рождения, место рождения… Место рождения!
Кайман смерил взглядом Мышку, затем снова перечитал запись в паспорте.
— Это что же, ты действительно здесь родилась? — недоверчиво спросил он. — Прямо здесь вот? В Чернобыле? Так ты что, мутант? Плод военных экспериментов?
Мышка дёрнула плечиком, отчего рюкзак шмякнулся на пол. Присела к столу, заглянула сталкеру в глаза, вздохнула.
— Давай, может, всё-таки я по порядку, а?
— Ну что с тобой сделаешь? Вот упрямая! — проворчал Кайман. — Рассказывай как знаешь. Только говори уже.
— Ага.
Мышка сосредоточенно потёрла пальцем нос.
— Значит, так. Может, ты слыхал, среди первых сталкеров была отчаянная девка, звали её Танька Бюрерша. Ходила в Зону наравне с мужиками, стреляла разных тварей, хабар брала. Бюрершей её прозвали за большую силу при малом росте. Весёлая была, песни пела… Слыхал про неё, нет?
— Ну, допустим, слышал кое-что, — Кайман пожал плечами. — Мало ли чего народ врёт, особенно старожилы. Ко всем байкам прислушиваться — уши опухнут. А при чём тут она?
— При том, что я её дочка, — усмехнулась Мышка. — Родилась я в Ковалевке, была такая деревня километрах в десяти отсюда. У нас там дом стоял, в котором ещё дед с бабушкой жили. Дед на ЧАЭС работал пожарником, в восемьдесят шестом году пожар на крыше четвёртого блока тушил… через неделю умер. А бабушка, когда реактор бабахнул, как раз с мамой в роддоме лежала. Вместе с роддомом их и вывезли в Киев, бабушка уже сюда не вернулась. А мама вернулась — в две тысячи шестом, накануне второй катастрофы.
— Вот это номер! — присвистнул Кайман. — Да уж, свезло так свезло. Значит, говоришь, ходила твоя мамашка в Зону… прям беременная и ходила? И рожать не побоялась?
— Ага, — легко согласилась Мышка. — Не побоялась. Причём дважды не побоялась. У меня ведь ещё младший брат есть. Мама к бабушке в Киев приезжала, смеялась — мы чернобыльские, нам радиация только на пользу… Бабушка мне потом рассказала, конечно. Я-то сама не помню — совсем маленькая была.
— Так ты мутант или не мутант? — настойчиво спросил Кайман и неожиданно для себя икнул. Пиво давало о себе знать. — Эээ… погоди минутку, я сейчас.
— Погожу.
Мышка устало облокотилась о стол. Кайман вернулся довольный, застёгивая ширинку на ходу. Его ощутимо развезло, всё вокруг казалось мутноватым и не вполне реальным.
— Не мутант я, — серьёзно сказала Мышка. — От радиации я загнусь самым обычным образом. Насчёт пользы это такая мамина шутка.
— Чего-то я не пойму, вроде ж Бюрерша померла давно?
Только задав вопрос, Кайман понял, что ляпнул бестактность. Но Мышка снова отреагировала спокойно — куда спокойнее, чем он мог ждать.
— Они с отцом погибли в двенадцатом году. Когда был сильный выброс.
Кайман кивнул. Да уж, двенадцатый год был решающей датой в истории Зоны. Тогда Зона рывком расширила границы, и многое изменилось…
— А отец тоже сталкером был? — спохватился Кайман. Мышка покачала головой.
— В Зону он ходил, но не сталкером. У него были золотые руки, он мог починить всё что угодно. Оружие, технику… Вот и чинил.
Кайман помотал головой, разгоняя пивной туман.
— Слушай, малая, — сказал он напрямик, — ты сама видишь — я уже поплыл от пива, на старые-то дрожжи. Мне сейчас надо поспать. Пёс с тобой, оставайся, потом доскажешь. Идёт?
— Идёт.
Сталкер успел даже вздремнуть, и слегка удивился, когда мокрая после душа Мышка залезла к нему под одеяло. Удивился — но не возражал.
Кайман перевернулся на спину и зычно захрапел. Мышка неслышно вздохнула, отодвинулась на край дивана и уставилась в потолок. Потолок, весь в трещинах и пятнах, был похож на рисованную от руки карту участка Зоны. В углу большое бурое пятно, окружённое пятнами поменьше, явно обозначало комплексную аномалию.
Сейчас, лёжа на продавленном диване рядом с мужчиной, с которым она переспала, но от этого он не сделался менее чужим, Мышка была ближе к цели, чем сутки назад. А сутки назад она была ближе к цели, чем три дня назад. И так далее, возвращаясь по цепочке памяти к тому моменту двенадцатилетней давности, когда бабушка приехала за девочкой и увезла её подальше от Чернобыльской аномальной зоны. В тот день пятилетняя Алина вырывалась у бабушки из рук и ревела в голос — но бабушка никак не хотела понять, что они не должны уезжать отсюда. Она ухватила обезумевшую внучку в охапку, она уговаривала её, трясла как куклу, била по щекам и плакала вместе с ней. В автобусе, идущем на Киев, обессиленная Алина заснула. И ей приснился сон про Зону, первый из многих…
За прошедшие годы она научилась молчать о своих снах.
Неделю назад Алина похоронила бабушку. Пятьдесят восемь — не возраст; её доконала водка. Наверное, бабушка жила бы долго, если бы не Чернобыльские катастрофы — первая и вторая, которые отняли у неё сперва мужа, а затем дочь, зятя и внука. Кто-то ищет утешения от горя в работе, кто-то обращается к богу, а кто-то — к бутылке… Получив в крематории квитанцию с указанием, когда забрать прах, Алина оставила её соседке вместе с ключом от квартиры и небольшой суммой денег — большие у них не водились. Ближайший рейсовый автобус увёз её из Киева по направлению к Зоне. Алина возвращалась за братом.
У Таньки Бюрерши и Серёги Пономаря было двое детей. Старшая дочка, младший сын. Накануне выброса двенадцатого года, который в одночасье изменил столько судеб, девочке исполнилось пять лет, а мальчику — два.
Детям случалось оставаться дома одним. Деревня — не город, чужие здесь не ходят. А если кто чужой и сунулся бы во двор, рисковал остаться без куска мяса в ноге, а то и повыше. Дворовый кобель Полкан из всего человечества признавал ровно пятерых особей — семью Пономаренко и блаженненькую соседку бабу Риту, к которой он когда-то приблудился щенком.
Этот день Алина запомнила хорошо. Даже слишком хорошо.
Они с братиком играли во дворе — возились в куче песка. Алина строила кукольный замок, который всё время осыпался. Малыш лепил бестолковые куличики. Когда половина замка в очередной раз просела и развалилась, Алина вспомнила, что папа в таких случаях поливал песок водой. Забрав у брата ведёрко и не слушая протестующих воплей, девочка побежала в кухню за водой.
Возвращаясь, она услышала, как брат замолчал. Что-то отвлекло малыша. Завернув за угол дома, Алина увидела — что.
На песке перед ним сверкала ярким серебром маленькая юла, похожая на елочную игрушку. Непонятно, откуда взялся этот предмет. Никого постороннего во дворе не было, и Полкан спокойно лежал рядом с будкой. Алина встревожилась. Почему-то ей не понравилась серебряная игрушка. А братик радостно засмеялся и потянулся к юле.
