И везучим. Диггер выбрался из черных волн, набегающих на гранит. Позади него гавань резали плавники; вдалеке, у дамбы, в темной воде, разбрызгивая светящиеся брызги, билось что-то огромное. То ли кого-то ели, то ли с кем-то совокуплялись. Иван вспомнил ослепительно белую, словно прорезавшую полумесяцем темноту, улыбку Косолапого. Везунчик.
А на обратном пути оказалось, что Косолапый свое везение исчерпал.
Иван смотрел на вытянутое, метра два с половиной, обтекаемое, как у подводной лодки, тело. Сквозь прозрачную кожу были видны внутренности: зеленоватые жабры, бледно-розовый нервный узел (мозг?), желтоватое сплетение кишок. Такая выставка-разделка. Волна омерзения нахлынула на Ивана. Целлофановый пакет с требухой… Из пластиковой твари тянулись десятки тонких щупалец, которые непрерывно шевелились. Словно кто-то заварил кипятком большую (очень большую!) тарелку лапши, а потом выплеснул содержимое в лужу…
Дядя Евпат рассказывал: в океане на большой глубине, где нет света, живут прозрачные рыбы.
Но за каким чертом сюда, в метро, занесло эту глубоководную тварь? Мыто тут понятно зачем, а этим что надо?! Нашли себе Ноев ковчег, сволочи.
Огромные розовые глаза по обе стороны головы смотрели невозмутимо. Как Ивану показалось, даже с иронией.
Когда на тварь упал свет карбидки, ту словно ошпарили. Все зашевелилось. Щупальца взвились вверх и в стороны, ища обидчика.
Тварь лежала в мутной воде, возвышаясь на половину корпуса. Иван подумал: вот, черт. И, размахнувшись, швырнул пакет с карбидом поближе к твари. Тот в полете раскрылся, карбид полетел в воду — плюх, пш-ш-ш, забулькало, зашипело, словно это гигантский бульон. Повалил пар, закрывая тварь от взгляда Ивана.
Иван подался назад. Если ацетилена соберется достаточно, то даже искры хватит, чтобы все вспыхнуло.
Или даже взорвалось.
Но хватит ли для этого карбида? К черту! Иван перекатился в сторону, уклоняясь от щупальца. Сзади шипело и булькало. Сейчас? Нет, еще чуть-чуть.
Иван вскочил, держа карбидку в руке. Бросился к каске — перескочил по пути через щупальце, подхватил каску. Блин. И раз! Он прыгнул к колонне, поскользнулся. Да что ж такое… Успел выставить колено и устоял, не выронил лампу. Коленная чашечка выстрелила болью. Иван повернулся туда, откуда валил густой ацетиленовый пар-дым.
В следующее мгновение его схватили за плечо.
М-мать.
Ощущение такое, словно мышцы проткнули раскаленным прутом. Иван рванулся, лязгнуло — автомат упал на пол. Щупальце сократилось и ударило Ивана спиной об колонну. Потом начало неторопливо вжимать в мрамор.
Иван посмотрел на свою руку с лампой, потом на щупальце.
— Мои любимые конфеты, — сказал он щупальцу. — Слышишь? Бато-ончики.
Иван отклонился назад, высвободил руку и рывком, падая всем весом вперед, на колени, бросил карбидку в пасть туннеля. Н-на!
Щупальце перехватило его поперек груди, сжало.
В голове словно вспыхнул разряд, черная волна удушья поднялась от груди. Разбитая Приморская перед глазами покачнулась. Врешь, не возьмешь. Звуки отдалились.
В гудящей, пульсирующей тишине Иван видел, как летит лампа — красиво, плавно, по пологой дуге. И как она начинает падать туда, на пути. Иван прикрыл глаза. Вот и все.
Вспышка.
В следующее мгновение в лицо Ивана плеснули кипятком.
Когда он открыл глаза, все было кончено. В воздухе висел дым. В ушах звенело. В груди была такая боль, словно по ней прошлись кувалдой.
Иван опустил голову. Оторванное щупальце продолжало изгибаться у его ног. Тьфу ты, зараза живучая!
Он стянул противогаз с лица, судорожно вдохнул. Вонь Приморской ударила в нос с такой силой, словно врезали кулаком. На языке был привкус горелой резины. Иван поморщился, сплюнул. Ощупал себя. Руки-ноги целы, остальное тоже… хм, на месте. Горело лицо и в висках глухо стучало.
Иван огляделся.
Фонарь на каске все еще работает. Значит, пара минут в запасе у него есть. Иван перешагнул через щупальце, быстро, чтобы не вдохнуть угарного газа, наклонился и вынул из лужи каску. Рядом нашел свой автомат. Выпрямился, вдохнул. Надел каску. Открыл затвор «ублюдка», вынул патрон из ствола, слил воду. Считай, автомат нужно чистить заново, а патроны сушить. Хорошо, калаш штука неприхотливая — стрелять и так можно. Иван на всякий случай заменил магазин. Передернул затвор и поставил автомат на предохранитель.
Эта лапша с кальмарами стоила ему карбидки. И диод вот-вот сдохнет.
Быстрее.
Иван заглянул за угол. Опаленный потолок, почерневшие мраморные плитки, выгоревший мох. Вода слегка парит. От прозрачной гниды осталось вареное обугленное месиво — еще бы, температура вспышки за тысячу градусов. Ацетиленовой горелкой металл можно резать. Иван не стал останавливаться, чтобы не терять время. Быстро прошел по краю платформы. Справа в стене — заржавевшая дверь с надписью «В2-ПIIА». Иван поднял автомат и потянул дверь на себя… Вж-ж-жиг — унылый скрип ржавого железа.
Чисто.
Иван перешагнул через порог. Раньше здесь была комната отдыха персонала станции, потом ее приспособили под комендантскую. В глубине, боком к стене, стоял перекошенный от сырости канцелярский стол с конторкой. Пачка старых журналов, покрытых плесенью. В другое время Иван рассмотрел бы их внимательнее, но времени нет. Луч фонаря двинулся дальше. На стене табличка «МЕСТО ДЛЯ КУРЕНИЯ». Дальше! Серые шкафы вдоль стены… стеллаж…
Вот он, тот ящик — металлический, скорее всего, для средств ГО. Обшарпанный зеленый металл. Иван попробовал открыть — не поддается, приржавело; прикладом сбил защелку, заглянул…
Все-таки он не ошибся.
Наконец-то. Иван опустил руку в ящик и вынул то, что там находилось. Потом долгие десять секунд смотрел на находку, забыв про догорающий диод.
Она была прекрасна.
Когда до блокпоста Василеостровской осталось всего ничего, метров пятьдесят, батарейки сдохли окончательно. Перед глазами мерцали яркие пятна. Шагая в полной темноте, Иван ориентировался на желтый огонек дежурного освещения станции. Сапоги плюхали по мелкой воде, шаги отдавались эхом.
Заметили его поздно, хотя он и не скрывался. Заснули они там, что ли?
— Стой, хто идет! — и сразу врубили прожектор.
В следующее мгновение Иван пригнулся, прикрывая глаза локтем и чертыхаясь сквозь зубы. Сдурели совсем?! Раскаленный до хруста стекла, прожекторный белый луч, казалось, вскрывал тело консервным ножом.
— Свои! — крикнул Иван.
Он загривком почувствовал, как повернулся в его сторону пулемет, закрепленный на тяжелом, сваренном из труб, станке; как металлически лязгнул затвор, вставая на боевой взвод.
