духов.
Но не нашёл в зале призыва Тилью.
Я обошёл все комнаты дома, поднялся на чердак, спустился в спальни рабов. Прошёлся по саду: заглянул не только в беседку, но и за каждое дерево, что там росло, за каждый куст. Обследовал всю освещённую саламандрами придомовую территорию. Подошвы моих ног, лишённые обычных для людей мозолей, истёрлись в кровь, побаливали. Я не спешил, хотя сердце билось часто — поторапливало. Всё так же держал в руках маяк и листья липы: не желал расставаться ни с тем, ни с другим.
В кладовке обнаружил мёртвых рабов, убитых до появления в доме межмирового прокола. Духи не тронули их тела — мертвецы их не интересовали. Надрезы на шеях рабов оставили точно не жители другого мира — кровь в том корыте появилась не ниоткуда. Зато именно духи обезобразили погибших на постах около ограды стражей. И моего деда, сиера вар Фелтина. Сожжённое огнедухами тело сиера Михала я увидел за столом в кабинете, рядом с обгоревшими книгами и пустой бутылкой от мирнского грома.
А вот Тилью я так и не отыскал.
Ни живую, ни мёртвую.
* * *
Я зашёл в нашу с Тильей комнату, уже смирившись с тем, что свою подругу в доме деда не найду. Пришёл сюда не для того, чтобы поностальгировать. Оделся (чистый халат висел на привычном месте, словно моя подруга его только-только подготовила), обтёр мокрым полотенцем ноги, натянул сандалии, привычными движениями обмотав завязки вокруг ног.
Снял со стены и подвесил к поясу подаренный Исоном короткий меч. Дядя и Тилья не забрали его в замок: либо не посчитали нужным, либо попросту позабыли. Не обронил я и взятые с алтаря Сионоры листья — уложил их в карман. Присел в своё любимое кресло, взглядом окинул заполненную духами комнату, повертел в руке гладкий твёрдый шар-маяк.
Я не понимал, что должен делать дальше. Ясно, что обязан отыскать Тилью. Но где именно её искать? Куда идти? Быть может, я перепутал храмы? Но приметная щербинка на алтарном камне в зале, что на Площади храмов, говорила о том, что никакой ошибки не было. Тилья в моём сне молилась именно рядом с тем алтарём — в этом у меня не было сомнения.
Прикрыл глаза, собираясь с мыслями. От мельтешения в воздухе пёстрых разноцветных сгустков давно уже гудело в голове. А ещё: вызывали тошноту и головокружение слившиеся в нестерпимую вонь запахи. Каждый дух привносил в общий коктейль свой резкий аромат. Я не представлял, как выдержал бы это зловоние в образе охотника. Потому и терпел раны — не обращался, чтобы от них избавиться.
И всё же… видел ли я сегодня в храме Тилью?
Дорогу к храмовой площади я сейчас вспомнил с трудом. Всё это мельтешение травы под лапами, саламандры, ожоги, мелькнувшие под брюхом острые прутья забора — сон или явь? Я потёр виски. Всё, что случилось до обращения — там, за оградой сада — точно произошло наяву. А потом… Лучше всего я запомнил разрывавшую тело боль… и запах можжевельника.
А Тилья?
Тут же вспомнилось спокойное лицо Тильи; её холодная кожа; и та не очень-то пригодная для сна поза, в которой я обнаружил тело своей подруги рядом с алтарным камнем Сионоры. А обнаружил ли? Не свалился ли я без памяти, едва переступив порог храма? Ведь то, что случилось в зале, не походило на правду. Обёрнутое в тёмный халат тело на алтарном камне…
То была реальность?
Быть может, лишь сон?
Или вызванный болью бред?
Я тряхнул головой. Сильно, до зубного скрежета сжал челюсти: мне хотелось кричать от бессилия — едва сдерживал это желание. Подумал о том, что нужно вернуться на Площадь храмов, продолжить поиски там. Я должен снова осмотреть зал храма всех богов и площадь: взглянуть на лица всех лежавших там людей — убедиться, что моей подруги среди них нет. Лучшей идеи пока придумать не мог.
Бесконечные вереницы духов, что бесшумно проносились перед моими глазами, убаюкивали. Уже не беспокоили и почти не привлекали к себе внимание. Я сам не заметил, как перестал замечать летавших в воздухе пришельцев из другого мира. За вечер и полночи они стали для меня чем-то похожим на листву деревьев, на облака на небе — привычным, ничем не занимательным явлением.
Я зевнул, потёр глаза, отгоняя сонливость. Невольно посмотрел на стол, у которого часто сидела Тилья — рисовала руны — в то время как я заучивал конструкции букв. Несколько листов желтоватой бумаги лежали на столешнице и сейчас. Тилья явно торопилась, уходя отсюда, раз позволила себе оставить в комнате беспорядок. Словно наяву я услышал голос своей подруги: тот спрашивал, не хочу ли я выпить чашку кофе.
«Хочу, — подумал я. — Очень хочу».
Но понимал, что варить для меня кофе в этом доме сейчас попросту некому.
Я подбросил в руке маяк. Поймал его, разглядывая сквозь тела духов размытые очертания расставленных по комнате предметов — такие знакомые, вызывавшие в душе сладостную ностальгию. Я пытался заставить себя подняться с кресла, вновь отправиться на поиски. Но пока не мог: уж очень хотел задержаться в этом месте ещё хоть на мгновение, предаться воспоминаниям.
Ведь в этом месте мне многое, если не всё, напоминало о Тилье; а ещё о том, как мы с ней были здесь счастливы. Странно, но, сколько бы ни пытался припомнить проведённые в Селене дни, я чаще всего воскрешал в памяти не учебные аудитории Академии, не императорский дворец или Императорский сад. А вспоминал именно вот эту комнату, где меня обычно ждала Тилья.
Вот только в своём воображении я видел комнату не такой, как сейчас — совсем иной. И дело не в духах, что заполнили почти всё её пространство. В той комнате, которую я вспоминал, часто витал кофейный запах; слышалось шуршание бумаг на столе; и звучал тихий голос моей подруги. Без Тильи комната словно умерла, стала ничем не лучше других помещений, лишилась… своей души.
Я вздохнул, в очередной раз огляделся, угадывая очертания знакомых предметов за скоплением тел духов. Вряд ли захочу вспоминать это место таким. Я взглянул на окно, через которое мы по ночам любовались звёздным небом. На нашу с Тильей кровать. Как наяву услышал её поскрипывание. Сомневаюсь, что услышу его снова в реальности. Я вновь повертел в руке шар-маяк. Направил в него струю маны.
Маяк песком осыпался мне на колени.
Я не ожидал подобного поворота. Вскочил с кресла, точно ошпаренный кипятком.
