минометы. Все согласно заранее оговоренному плану действий.
Сыч и Пестик досмотрели все три дота, в одном из них захватили полусонного караульного. А потом нарвались на второго караульного, который отошел со своего поста для справления нужды. Все обошлось, Сыч заметил противника первым и застрелил его. Еще один укроп находился в третьем блиндаже, его в ходе короткой перестрелки ликвидировали. В итоге восемь укропов – в минус, двое захвачено в плен.
Фу-у-ух! Справились, успели, победили!
Четыре часа напряженного, изматывающего нервы и силы пешего перехода, выискивание вражеских мин и растяжек в непроглядной ночной темноте, потом ползание по земле, досмотр окопов и короткая перестрелка протяженностью в несколько секунд. Вот и все! При этом нервов и энергии потрачено столько, будто бы в одиночку разгрузил несколько забитых под жвак фур-длинномеров.
Восемьдесят процентов успеха этого штурма – упорные, изматывающие тренировки, которые привили нужный опыт и знания; двадцать процентов успеха – удача в том, что вражеский боец, отошедший с позиций в туалет, в темноте по ошибке принял нас за своих.
Мы справились, мы смогли. Захватили вражеский опорный пункт. Обыграли и обхитрили противника. Переиграли его! Вот ради этих ощущений, этого адреналина победы люди и идут на войну, остаются на ней и влюбляются в нее, навсегда оставаясь ее заложниками. Вкусивший радость победы всегда будет помнить ее манящую сладость.
Но радоваться и праздновать рано. Захваченный ротный опорный пункт – всего лишь один, первоначальный этап моего плана. Дальше будет сложнее и труднее. Как это ни странно, захват вражеского опорника был самым легким пунктом в моем плане.
По большому счету захват вражеской позиции – это отвлечение внимания. Дальше надо не просто сконцентрировать нашу группу на этом опорном пункте для дальнейшего штурма батальонного укрепленного пункта, а провести тонкую игру, в итоге которой противник сам пустит нас к себе на позицию. И иначе нельзя! Штурмовать в лоб хорошо защищенный батальонный опорный пункт силами двух взводов при поддержке двух «бэх» и одного танчика – это сущее сумасшествие. А мы не психи, хоть мой позывной – Псих.
Мы сделаем все по уму и правилам. Обхитрим бандерлогов, как когда-то сделал это мальчик Маугли в известном литературном произведении.
Сыч и Пестик, вооружившись трофейными тепловизорами, встали в караул, а Бамут притащил во второй блиндаж обоих пленных. Сам Семен остался снаружи, разместившись немного в стороне и карауля вход в блиндаж – на всякий случай, а то всякое во время допроса может произойти. Бывали, знаете ли, прецеденты, когда допрашиваемые пытались убежать.
Для профилактики я слегка попинал языков, а потом еще и молча тыкал их мордами в кровавое месиво их павших товарищей. И все это без единого звука с моей стороны. Молча и деловито. Не крича на них, не угрожая. Молча и деловито.
– Сейчас выйдешь на связь с батальонным опорным пунктом и доложишь, что вас обстреляла вражеская ДР Г, есть «трехсотый», нужна эвакуация! – прошипел я в лицо одному из пленных. – Вон тот – «трехсотый». – С силой вывернув шею, я повернул голову языка в сторону лежащего на нарах застреленного командира в спальном мешке. – Понял?
– Так, – тут же закивал головой «сортирный» пленный, как только я освободил его рот, – плькы я николы по рации не размовляв. Можуть догадаться, шо здесь шо-то не так!
– Мы-ы-ы, мы-ы-ы! – замычал второй пленный, которого Сыч и Пестик захватили в одном из дотов передней линии.
Я вновь заткнул рот первому языку, а у второго, который сейчас мычал и активно давал понять, что готов к сотрудничеству, наоборот, выдернул кляп из глотки.
– Я! Я! Я вам помогу. Я радист и знаю кодовые фразы, которые необходимо сообщить, чтобы на той стороне понимали, что у нас все хорошо. Я свой, я русский. Я из Москвы!
О как! Да у нас тут перебежчик, коллаборант.
– Отлично, – кивнул я. – Тогда «тапок» в зубы и выходи на связь. Скажешь, что вас обстреляли, вы отбились, но есть «трехсотый». Нужна эвакуация, как только рассветет. Если запорешь все, то я тебе нож в яйца вгоню, – тут же пригрозил я.
– Хорошо, – кивнул парень, – только убейте этого, – кивнул он на первого языка.
– Зачем? – опешил я от такого предложения.
– Ну, вы же потом нас обоих в плен отправите, и если остальные пленные узнают, что я вам помогал, то меня, скорее всего, убьют. В общем, если хотите чтобы я вам помог, то пристрелите его. А я вам взамен расскажу все, что пожелаете.
– Ладно, – спустя пару секунд недолгого раздумья кивнул я, вытаскивая нож.
Вновь замотал рот второму пленному и как бы невзначай столкнул его на бок, чтобы он не мог видеть первого пленника.
«Сортирный» язык слышал наш разговор. Когда наши взгляды встретились и украинский вояка увидел у меня в руках нож, он испуганно выпучил глаза, побледнел и стал исступленно мычать, дергаясь всем телом. Ухватив бандерлога за шиворот, я скинул его на пол, навалился сверху, замахнулся ножом и с силой ударил своим клинком труп ближайшего ко мне мертвого украинца, который лежал в мешанине тел на топчане. Прижал указательный палец к губам и подмигнул пленному, как бы говоря: «Молчи, и все будет хорошо!» Потом еще несколько раз ударил ножом труп лежавшего рядом расстрелянного укропа.
Пленник понял меня и несколько раз испуганно подмигнул в знак согласия.
– Ну все, он готов! – произнес я, поднимаясь с колен.
Повернулся ко второму пленнику, демонстративно вытер окровавленное лезвие ножа о рукав его куртки.
– Как зовут? Какое звание? Давно служишь укропам? – начал я задавать вопросы.
– Денис Капустин, – нехотя отозвался пленник, – фельдфебель. Служу в РОА с самого начала ее образования в две тысячи двадцатом году.
– Власовец? – уточнил я.
Собеседник молча кивнул, искоса глядя на тело только что «зарезанного» мной его боевого товарища. Ему не было видно тело «покойника» целиком, Капустин видел только ноги. Но зато он слышал, как я вгонял свой нож в труп, а этот звук опытный человек ни с чем не перепутает.
– Да, я воин Русской освободительной армии, которая призвана освободить русский народ от гнета продажных властей и возродить былое величие России как одной из стран в большой европейской семье! – пафосно заявил пленный.
– Пропаганду свою будешь толкать следакам из контрразведки, – отмахнулся я. – Давай по делу. От тебя требуется связаться с батальонным опорником и доложить, что на вас вышла российская ДРГ; в ходе перестрелки с ней у вас есть «трехсотые», три штуки, нужна срочная эвакуация. Понял?
– Да, – кивнул головой пленный. – Только у меня
