Ночка в нашей палате — врагу не пожелаешь. О сне не может быть и речи. Мне кажется, я прямо-таки чувствую запах горелого мяса от своей груди. Джоанна страдает от ломки. Сначала, когда я извиняюсь, что больше не смогу снабжать ее морфлингом, она машет рукой — рано или поздно это должно было случиться. К трем ночи осыпает меня самой изощренной бранью, какая есть в Седьмом дистрикте. На рассвете поднимается и вытаскивает меня из постели, чтобы идти на тренировку.
— Кажется, я не смогу, — признаюсь я.
— Сможешь. Мы победители, или ты забыла? Мы выживаем вопреки всему! — рычит Джоанна, а сама вся зеленая и дрожит как осиновый лист.
Я одеваюсь.
Нам нужно быть победителями, чтобы пережить это утро. Когда мы видим, что снаружи льет как из ведра, мне кажется, Джоанна сейчас грохнется в обморок. Лицо ее становится пепельным, и она будто перестает дышать.
— Всего лишь вода. Это не смертельно, — говорю я.
Она сжимает зубы и выходит на размытое поле. Дождь не прекращается ни на минуту, пока мы разминаемся, делаем упражнения, потом шлепаем по беговой дорожке. Я снова останавливаюсь через милю и борюсь с искушением сорвать рубашку, чтобы холодный дождь остудил горящие ребра. Давясь, запихиваю в себя полевой паек — пропитанную водой рыбу и тушеную свеклу. Джоанна съедает половину, затем ее тошнит.
После обеда нас учат собирать и разбирать автоматы. У меня получается, у Джоанны слишком дрожат руки. Я ей помогаю, когда Йорк отворачивается. Потом, несмотря на непрекращающийся дождь, меня ждет приятный сюрприз — мы идем на стрельбище. Наконец что-то, что я хорошо умею. Автомат, конечно, не то же самое, что лук, но к концу дня у меня лучший результат в группе.
Едва мы возвращаемся в госпиталь, Джоанна говорит:
— Мне это уже осточертело. Жить в госпитале. Все смотрят на нас как на пациентов.
Для меня это не проблема: я могу переехать в отсек к своей семье. У Джоанны своего жилья нет. Однако, когда она просит выписку, врачи не соглашаются, чтобы она жила одна, даже если ежедневно будет встречаться с психологом. Думаю, они раскумекали насчет морфлинга.
— Она будет не одна. Я стану жить с ней, — заявляю я.
Некоторые возражают, но Хеймитч становится на нашу сторону, и к вечеру мы получаем отсек напротив Прим и мамы, которая соглашается приглядывать за нами.
После того как я принимаю душ, а Джоанна обтирается мокрым полотенцем, она осматривает комнату. Увидев в ящике комода мои скудные пожитки, быстро его закрывает.
— Прости.
В ящике Джоанны только казенная одежда. Вообще, у нее нет ничего, что бы она могла назвать своим.
— Все в порядке. Можешь посмотреть, если хочешь.
Джоанна открывает мой медальон, разглядывает фотографии Гейла, Прим и моей матери. Вытаскивает из серебряного парашюта трубку для живицы. Надевает ее себе на мизинец.
— От одного вида хочется пить.
Потом она натыкается на жемчужину, которую мне подарил Пит.
— Это та самая?..
— Да, — говорю я. — Уцелела как-то.
Не хочется говорить о Пите. Одно из преимуществ тренировок — мне о нем некогда думать.
— Хеймитч говорит, он поправляется, — говорит Джоанна.
— Может быть. Но он изменился.
— Ты тоже. И я. И Финник, и Хеймитч, и Бити. Не говоря уже об Энни Кресте. Арена нас всех порядком искалечила— тебе не кажется? Или ты до сих пор чувствуешь себя той девочкой, которая вызвалась добровольцем вместо сестры?
— Нет, не чувствую.
— В одном мой мозговед прав. Пути назад нет. Нужно жить дальше.
Джоанна аккуратно складывает все обратно в ящик и забирается на кровать напротив моей. Тут же гасят свет.
— Не боишься, что я тебя прикончу во сне?
— А ты? — спрашиваю я в ответ.
Мы смеемся, хотя обе настолько выжаты, что будет чудом, если мы сможем назавтра подняться.
Но мы поднимаемся. Каждое утро. Снова и снова. К концу недели мои ребра как новые, а Джоанна собирает автомат без посторонней помощи.
Солдат Йорк одобрительно кивает.
— Отлично потрудились, солдаты.
— В Играх и то легче победить, — бурчит Джоанна, стоит нам отойти, но по лицу видно, что она довольна.
В столовую, где меня ждет Гейл, мы входим, можно сказать, в отличном настроении. Огромная порция рагу из говядины также способствует поднятию духа.
— Сегодня утром прибыла первая партия продовольствия, — рассказывает Сальная Сэй. — Из Десятого дистрикта. Настоящая говядина. Не то что ваши собаки.
— Что-то не припомню, чтобы ты ими брезговала, — парирует Гейл.
Мы подсаживаемся за стол к Делли, Энни и Финнику. После женитьбы Финника будто подменили. Прежний томный сердцеед, виденный мной в Капитолии, загадочный союзник на арене, сломленный горем парень, помогший не сломаться мне, превратился в человека, излучающего радость. Ненавязчивый юмор и легкий характер — вот в чем его истинное обаяние. Финник ни на секунду не отпускает руку возлюбленной — ни когда они идут, ни когда едят. Энни словно окутана облаком счастья. Бывают мгновения, когда что-то вторгается в ее разум и точно отгораживает от нас, но два слова из уст Финника тотчас возвращают ее обратно.
Делли, которую я знала с детства, но никогда особенно не принимала в расчет, выросла в моих глазах. Она слышала, что Пит сказал мне в ночь после свадьбы, но не разболтала. Хеймитч говорит, она мой лучший защитник перед Питом, когда тот снова начинает кричать про меня гадости. Пит верит Делли больше, чем остальным, потому что ее он знает. Я благодарна Делли, пусть она даже и преувеличивает мои достоинства. Честно говоря, немного приукрашивания мне не повредит.
Я умираю с голоду, а рагу такое аппетитное — говядина, картошка, репа и лук в густой подливе. Приходится сдерживать себя, чтобы не проглотить все разом. В столовой царит радостное оживление. Как благотворно действует на людей просто хорошая еда! Насколько она делает их добрее, веселее и жизнерадостнее. Лучше любого лекарства. Чтобы продлить удовольствие, макаю хлеб в подливу и понемногу его откусываю. Прислушиваюсь к разговору. Финник рассказывает забавную историю о морской черепашке, стащившей его шляпу. Я смеюсь, прежде чем осознаю, что здесь — он. Через стол от меня, рядом с Джоанной. Смотрит в мою сторону. Хлеб застревает у меня в горле, и я начинаю кашлять.
— Пит! — восклицает Делли. — Как хорошо, что ты пришел... и здоров.
За спиной Пита двое огромных охранников. Он неловко держит поднос кончиками пальцев, потому что его запястья соединены короткой цепочкой.
— А что это за миленькие браслетики? — интересуется Джоанна.
— Мне еще не доверяют, — говорит Пит. — Я даже не могу присесть здесь без вашего разрешения. — Он машет головой на охранников.
