— Ну, — начальник «Гестапо» как-то растерянно пожал плечами. По всему было видно, что он не хотел произносить вслух то, что сказал, — Он ведь говорит популярные в народе вещи.
— Да дело не в том, что он говорит популярные вещи, ересь или вообще большевистскую пропаганду несет. Вопрос в том, что с нами теперь будет? — стукнул кулаком по столу министр культуры и пропаганды.
— Штурмовой легион верен нам до конца, — вытянулся по стойке смирно, сидя на стуле бригаденштурмфюрер, которого все называли Гейдрих за внешнее сходство с первоисточником. Такое же вытянутое лицо с крохотными, недобрыми глазами.
— Ты забыл, что Ганс тоже штурмпионер? — Невесело усмехнулся гаулейтер.
Гейдрих не нашел что на это ответить.
— Ладно. Впадать в пораженчество преждевременно и вредно, — гаулейтер поводил ладонями по столу перед собой. — По всему видно, что открытое столкновение нужно Гансу не более чем нам. Он этого боится. Не нужна бойня и нам. Будь нас великое множество, я бы не задумываясь, приказал выжечь весь этот сброд. Но у нас на счету каждый человек. Начнем новый штурм и больших жертв не избежать. Тогда нашим врагам просто останется потом прийти сюда со своим флагом и все. Так что нам делать?
— Может в переговоры вступить? — робко пожал плечами руководитель МИД.
— С кем, с этим уродом?! — воскликнул Гейдрих. — И тем самым показать нашу слабость перед ним?
— Решение не самое удачное конечно, — вздохнул гаулейтер.
— А может… — министр иностранных дел, уже было хотел что-то сказать, но осекся.
— Говори, — главный строго посмотрел на него.
— Да нет. Это я так. Не важно… — стал отмахиваться тот.
— Что за бабская манера? — зарычал шеф гестапо. — Сказал «А», говори «Б». Или ты не доверяешь товарищам по партии? — он угрожающе прищурился. — Или ты хочешь, чтобы теперь товарищи по партии тебе не доверяли, раз уж в твоей голове рождаются мысли, которыми ты боишься с нами поделиться?
— Нет, ну… — глава МИД моментально вспотел, — Ну, может нам запросить помощь извне?
— Что? — гаулейтеру показалось, что он ослышался. Все присутствующие уставились на МИДовца.
— Ну, я имею ввиду, запросим военную помощь у Ганзы. Или кшатриев с Полиса…
— Или красных комиссаров?! — Гейдрих поднялся со стула и навис над главой МИДа. — Ты что мелешь ничтожество!
— Да я… — МИДовец совсем задергался, — Ну я имел ввиду, что сказать им, дескать, у нас мятеж сторонников войны со всем метро. Если они победят, то всем не поздоровиться. Пусть пришлют подмогу. И сами с ними в бой вступят, а мы своих солдат под пули подставлять не будем… Я это имел ввиду…
— Объявить на весь мир, что мы у себя дома не можем сохранять имперскую законность и порядок?! Да я тебя расстреляю! — заорал гаулейтер.
— Волк, я ведь…
— Господин гаулейтер!!! Меня зовут господин гаулейтер!!! — Кричал главный поднимаясь со стула. — А ну встать!
МИДовец вскочил и вытянулся по стойке смирно, с ужасом глядя на то, как Волк выдергивает из кобуры свой старенький «Люгер».
— Пошел вон отсюда, пока я не продырявил твою башку!
Министр иностранных дел, быстро, как мог на ватных от страха ногах, развернулся и засеменил к выходу. Когда за ним захлопнулась дверь, гаулейтер сел на свое место и вернул оружие в кобуру.
— А не пойдет ли он сейчас от страха прямиком в стойло сторонников Ганса? — тихо проговорил шеф гестапо.
— Догони его и в профилакторий на карантин, до особого распоряжения, — приказал ему Волк.
— Сделаю, — главарь тайной полиции бросился догонять проштрафившегося министра.
— Ну, все-таки, что делать-то? — тихо, словно самому себе, произнес министр пропаганды.
— Может, пока Ганс там разглагольствует на митинге, снайпером его снимем? — предложил Гейдрих.
— Ага, и тогда это быдло начнет крушить все вокруг. — Покачал головой гаулейтер.
— А если выйти и сказать что мы с ним согласны и предложить ему пост в имперской канцелярии?
— Я уже думал над этим. Во-первых, после того как мы отдали его на растерзание Топору, не думаю что Ганс захочет с нами иметь дело. Во-вторых. Если мы согласимся с ним, значит, согласимся с тем, что немедленно надо начать войну. А мы не готовы. Это дикая авантюра.
— Но если мы убедим его повременить? — Гейдрих развел руками.
— Ты что, не видишь, что он спятил совсем? Ганс был слизняком неприметным. Все удивлялись, как он вообще штурмовиком стал. И вдруг он осмелился бросить вызов. И не кому-нибудь! Мне! Всему нашему укладу! Нашему порядку! — Волк завелся, говоря все громче. — У него с головой что-то и мы не сможем его убедить! И вообще! Никаких переговоров с предателем!
— А ты сам что предлагаешь? — подал, наконец, голос до сего момента молчавший комендант.
— Если бы я знал, я бы собрал вас здесь, бездельники чертовы?!
Дверь приоткрылась, и появился ССовец из личной охраны гаулейтера.
— Господин гаулейтер. Разрешите? Пограничники сообщили, что с поверхности пришли сталкеры. Двое.
— И что?! — рявкнул главный.
— Ну, так ведь есть указание, о прибытии сталкеров сообщать коменданту и бригаденштурмфюреру лично.
— Как их имена? — спросил Гейдрих.
— Сергей как-то… Маковецкий что ли. И контуженный с ним какой-то.
— Почему доклад не четкий?! — еще громче рявкнул гаулейтер.
— Прошу прощения. — Охранник вытянулся. — Но на посту их встретил Череп. Вы же знаете. Он тупой осел.
— Маковецкий? — Гейдрих поморщился. — А ты ничего не путаешь? Это вроде интелигентик такой был. Актер или черт его знает…
— Кличка у него, не то Бумажник, не то Бумажкин. — Пояснил ССовец.
— Ах, вот оно что, — Гаулейтер усмехнулся. — Маломальский. Вот уж не думал. И что ему надо?
— На них мутанты напали. Согласно межстанционного договора о статусе сталкеров просит прохода в тоннели.
Гейдрих взглянул на главного.
— Может он знает что-то о судьбе пропавших парней, из которых только один Ганс и вернулся? — Тихо произнес бригаденштурмфюрер.
— Да вот, мне тоже мысль такая в голову пришла, — Кивнул гаулейтер. — Ладно. Господа. Вы пока свободны. Обо всех изменениях ситуации с Гансом докладывать немедленно. Но пока ничего не предпринимать. Охрана!
— Да, господин гаулейтер! — ССовец щелкнул каблуками.
— Давай сюда этих сталкеров.
* * *
Странный шум, доносившийся через межстанционный переход, было слышно даже в этом темном коридоре за железной дверью. Было, похоже, что там какой-то митинг. Что собственно не удивительно. На станциях с одиозными режимами, где во главу угла ставилось не банальное царапанье человека за выживание, а еще и некая глобальная идеология, это в порядке вещей. Однако почему межстанционный переход был перегорожен баррикадами, и там была масса элитных бойцов рейха в полной боевой амуниции? Это ведь он заметил краем глаза. И в рейхе царила какая-то нездоровая атмосфера. Ощущалось это явственно по нервозности и какому-то тревожному ожиданию нацистов. Им ведь даже глаза забыли завязать, что обычно практиковалось для транзитников и в рейхе и на красной линии.
