— Искусственные заградительные барьеры? — предположил я.
— Не знаю, что вы имеете в виду, — смутился Аморис, — но сделано было это специально, чтобы ткани местные не обесценились, а потом еще и в цене подросли. С другой стороны, сами господа негоцианты, ввозя редкий товар, вполне могли поднимать ценник хоть до потолка. Спрос на диковинки есть и будет всегда. Есть, конечно, некоторые вещи, которые можно купить на стороне, но в основной своей массе в круг как посредники вклиниваются гильдийцы, и купить иномирную ткань или сработать из нее сюртук в обход них попросту невозможно.
— Все равно не понимаю, — покачал головой Зимин. — Из-за тряпки человека под монастырь подводить.
— Обычный, дерюжный сюртук, скажем, — продолжил Аморис, — стоит три полновесных серебряных, в то время как парчовый — три золотых. В противовес этому добрый конь, чтобы и пахать, и сеять, и хозяина по красным дням на ярмарки возить, обойдется в пятьдесят. Но если, скажем, сопоставить сюртук или портки из иномирного сукна, то костюмчик такой потянет на сто, а то и сто пятьдесят золотых, не меньше. Прибавим, что простой, бедный люд покупать эту роскошь ни в какую не будет, добавляем золоченые пуговицы и кружева — и вот у вас костюм, равный в цене четырем лошадкам, или, скажем, двум дойным коровам. Деньги, я бы отметил, небывалые.
— Ну, — кивнул я. — Ты продолжай, безумно интересно.
— Ну, так вот, — глаза Дирека горели, щеки пылали алым, сразу видно, мы со Славиком затронули интересующую его тему, — стоит, значит, сюртук с портками двести полновесных золотых. Двести золотых — это годовое жалованье городского стражника, или прибыток вольного торговца за пару месяцев. Была бы у меня такая куча денег, завел бы себе мастерскую. Вы думаете, почему сумму такую за мое помилование заломили? Чтоб дураков не нашлось против судей идти. Три тысячи золотых деньги огромные.
— Надо бы выяснить поподробнее о ценообразовании в королевстве, — пробормотал я про себя.
— Далее, извините, господа негоцианты, отвлекся, с суммы в двести золотых церковники обязательно берут свой налог. Остается сто девяносто. Из них еще сорок золотых в гильдейскую казну, итого сто пятьдесят. Со ста пятидесяти золотых сто за товар, и по мелочи швеям, закройщикам и портным, итого с каждого такого сюртука остается хозяину двадцать золотых выручки.
— А если спереть, скажем, штуку материи и нашить из нее порток по сто золотых, то все денежки в карман идут? — поинтересовался я.
— Почти, — улыбнулся Дирек. — Тут же еще что, продать ведь надо, а в этот момент лавочник, в чьей лавке будет одежда висеть, тоже долю захочет. В любом случае, даже если со всеми поделиться, в обход официальных мытарей, денег прибавится в разы. Вот хозяин, очевидно, и решил, что вполне может заработать да денежки в мошну сложить, а я как назло и попался, и сошло бы это с рук, коли старшина гильдейский не наведался вдруг проинспектировать склад. Я уж и так и эдак, да все концы на мне сходятся, а как кинулась розыскная команда ко мне в комнату, там и нашла кусок ткани да расписку складскую. Ни того ни другого я в глаза не видел, о чем тут же и сообщил, да кто меня слушать будет? Да и потом, если здраво посудить, ну куда мне столько ткани? Хранить негде, знакомых лавочников, чтобы потом перепродать, в жизни не водилось, да если и попадется иноземная ткань в руки, стану я её поганить, кусок рвав? Да ни в жизни!
Слово за слово, за разговором я и не заметил, как за поворотом показались шпили городской ратуши, а потом и площадь, в этот день безлюдная и тихая. Вчерашняя толпа досужих зевак разошлась кто куда. Кто по домам, кто в лавки и мастерские, да и повода не было. Казнить там, то есть вешать или голову рубить в планах городской управы вроде как не было. На входе в ратушу стояли традиционные городские стражники, на этот раз без тяжелой брони, но в парадных мундирах, обшитых лентами и бантами. Поинтересовавшись целью моего визита и придирчиво осмотрев плетущегося позади, волнующегося и отчаянно трусившего Амориса, нас пропустили к секретарю.
Бюрократическими препонами нас, как ни странно, не шпыняли. Клерк за конторкой принял кругляши, сверился с толстым гроссбухом, потом с ведомостями, поданными стражниками, и за каких-то десять минут оформил две грамоты, где прописал наши имена, место пребывания и род деятельности. Другой клерк, появившийся из соседнего кабинета, заверил наши документы, обезобразив край листа сургучным слепком с оттиском львиной головы, и, пожелав доброго дня, удалился.
— Жетоны господа негоцианты могут оставить в управе, — приветливо кивнул паспортист. — Глава самолично распорядился отправить их голове воротной стражи, дабы не вводить господ негоциантов в затруднение.
— Как, сам господин глава? — ехидно поинтересовался я, помня, в каком состоянии старикан прощался накануне со всей честной компанией.
— Болеет глава, — хохотнул клерк. — Прямо с сегодняшнего утра заболел и сказал, что в конторе не появится, даже если потоп, или там звезды с неба падать начнут и при ударе в золото обращаться.
— Могу вас успокоить, уважаемый, — улыбнулся я. — Повторения подобного мероприятия в ближайшие двести лет точно не предвидится.
На том и разошлись.
Выйдя на площадь, я сунул свой паспорт во внутренний карман сюртука и огляделся. День набирал свои обороты, и активизирующаяся городская активность заставила вспомнить, что и у меня дел навалом.
— Значит, так, Дирек, — сказал я, — сейчас идем на торговую площадь, там порекомендуешь приличного оружейных дел мастера. Был у тебя вроде такой знакомый.
— Как ни быть, — ответил мастеровой. — Если Дирек Аморис что-то обещал, то сделает, комар носа не подточит.
— Хорошо, — кивнул я. — Тогда в путь. Как с покупками справимся, сгоняешь мухой к барону Грецки. Дом его знаешь?
— Знаю, — закивал парень. — Дом полковника Грецки мало кто в городе не знает.
— Ну и ладно, — отмахнулся я. — Скажешь, что ждем его на ужин. Если у супруги барона прошла мигрень, то парой, а если нет, то его в сольном исполнении. Да заодно шепнешь, что у господ негоциантов есть интереснейшая байка исключительно для его ушей.
Убедившись, что мои слова дошли до Амориса, и он осознал всю важность возложенного поручения, я бодро зашагал вперед.
— Господин негоциант, — послышался смущенный голос моего нового слуги. — Торговая площадь в другой стороне.
Усмехнувшись, я развернулся на каблуках и поймал на себе злобный, колючий взгляд. Человек в мышиного цвета плаще, опершись о колонну, внимательно изучал меня и моих спутников и, почувствовав, что его заметили, опустил глаза, а потом и вовсе испарился, смешавшись с толпой горожан.
