– Доброе утро! – улыбаюсь я.
– Не очень-то оно доброе. Сделаешь чаю или кофе?
– Вам чаю в постель или кофе в чашку?
– Не грузи, – отмахивается он. – Чего угодно…
Иду на кухню, нахожу там турку, лоток с песком и молотый кофе. Не сказала бы, что умение варить этот напиток входит в число пяти дел, которые я умею лучше прочих, но и гадостью сваренный мной кофе еще не называли. Надеюсь, и в этот раз не промахнусь. Кира приползает на запах – именно приползает, он идет с видом каторжника, к ногам которого привязано пушечное ядро, и горбится.
– Что с тобой такое? – обнимаю его я.
– Не обращай внимания, проснулся позже, чем хотел. Теперь голова болит.
Я наливаю Кире кофе в большую фарфоровую кружку, добавляю столовую ложку коньяка; себе бросаю пару пакетиков зеленого чая в такую же и заливаю кипятком. Кофе я не люблю, и как у меня получается варить его, не пробуя, – не знаю сама. Должно быть, все дело в том, что мне нравится запах, но неприятен вкус.
Пока Кира пьет, я пересказываю ему свои соображения и задаю возникшие вопросы. Кира в основном пожимает плечами, крутя кружку в руках и рассматривая узоры гущи на стенках.
– Почему бы нам не встретиться с теми, кто за эту самую деву? – предлагаю я.
Кира вяло кивает и по-прежнему молчит. Я искренне надеюсь, что все дело только в том, что он плохо себя чувствует спросонок. Мне не по себе – но я знаю, с чем это связано. Сейчас я единственный Смотритель на этом уровне, и на мои плечи ложится вся нагрузка по поддержанию структуры Города. Ем я, сплю, гуляю или занимаюсь любовью – часть моего мозга отдана Городу. Но хотя это и очень большая часть, я никогда не воспринимаю, что происходит и как именно ее использует Город, иначе, должно быть, сошла бы с ума.
– Ну что ты молчишь? – Я теряю последние остатки терпения и начинаю дергаться.
– Я думаю, – разглядывает кофейную гущу Кира. – Я знаю парочку проповедников, которые без умолку твердят о пришествии великой и могучей. И еще я знаю, что староста нижних не раз приглашал их к себе. Мне это не нравится…
– Что-то я ничего не понимаю. – Я с досадой стучу кружкой об стол. – Является какая-то идиотка, перекореживает одну из завес, вредит Смотрителям, вообще начинает убивать… и кому-то это нравится? Кто-то готов ей помогать?!
– Тэри, ты как маленькая… среди тенников половина пойдет за тем, кто предложит избавить Город от людей и придумает, как это сделать. А другая половина не будет мешать, хотя и будет громко осуждать насильственные меры.
– А ты в какой половине?
– А я сижу здесь, с тобой, и думаю, как этому помешать, – солнечно улыбается Кира.
– Ренегат, да?
– Типа того…
Мы смеемся, сплетаем пальцы и радуемся друг другу, и от того, что над всеми нами нависла угроза гибели, радость кажется вдвое, втрое ценнее. Кто-нибудь мог бы назвать это пиром во время чумы, но мне всегда казалось, что паниковать и впадать в отчаяние – самое последнее дело. Тот, кто сумеет сохранить бодрость и улыбку на губах, всегда найдет выход из той ситуации, в которой отчаявшийся смирится и погибнет, искренне веря, что все пропало. А даже если и не найдет – мне лично приятнее умирать с улыбкой.
– Ну что, ренегат, – пойдем к вашим фанатикам?
– Не думаю, что там тебя встретят с распростертыми объятиями, – качает головой Кира. – Лучше останься здесь.
– Нет уж. В конце концов – есть и право Смотрителя. Да и должок за старостой нижних еще остался.
– Ты про ту его девочку?
– Угу, про нее самую. Мы ее втроем с Виткой и Ликом собирали буквально по частям. И собрали.
– Не знал, что ты в этом участвовала.
– А я не стремлюсь рассказывать о своих деяниях всем встречным-поперечным. Это я оставляю Альдо.
– Хорошо. Собирайся.
На сборы у меня уходит минут пятнадцать. Душ, обследование содержимого шкафа, поиски какого-нибудь оружия. То, что мне хотелось найти – кожаный костюм и водолазку, – я обнаруживаю сразу, а вот со средствами самозащиты возникли проблемы. Не удалось отыскать даже самого обычного ножа. Видимо, Городу эта идея не пришлась по душе. Что ж, остается надеяться на то, что на встрече ничего дурного не случится.
Опять приходится прокатиться – на этот раз в дальний западный квартал. Там много подземных сооружений, которые нижние тенники выбрали себе для жизни. Я веду машину, к управлению которой уже привыкла, и развлекаюсь на шоссе, обгоняя приглянувшиеся мне модели. Наша тачка хороша – пределов ее скорости я так и не нашла, ни разу не пришлось опускать рычаг ниже, чем наполовину. И то Кира немедленно шлепал меня по ладони и строго рычал: «Прекрати!»
– Заедем пообедать? – спрашиваю я, притормаживая на Центральной. – А то у этого и не угостят…
Здесь есть парочка заведений, в которых кормят действительно вкусно. Кира кивает, мы выходим из машины и направляемся к кафе с простеньким названием «Анна». Хозяйку, кстати, зовут вовсе не Анной, может быть, так звали ее предшественницу. Кто его знает; на качестве готовки и широте выбора это не отражается.
Спускаемся вниз – две ступеньки. Полуподвальное помещение, как всегда, заполнено. Но для постоянных клиентов в «Анне» есть отдельный зальчик на три стола, и официантка провожает нас туда. Сегодня свободен только один столик. За моим любимым, в нише, расположилась парочка верхних тенников, за другим в одиночестве доедает шашлык Ривер – самый знаменитый городской бард. Играет и поет он действительно хорошо, а вот в прочих отношениях совершенно несносный тип: нелюдимый и склонный к мизантропии. Сейчас он петь не собирается – гитара стоит в чехле, прислоненная к столу, – а потому мы только обмениваемся кивками.
Кира заказывает рыбу и овощной салат, я – мясо в горшочке. Здесь его готовят просто изумительно. Я снимаю крышку и принюхиваюсь, пытаясь в очередной раз разгадать загадку блюда. Вроде бы все просто – мясо, тушенное с овощами и пряностями. Но пахнет так, что я не могу даже дождаться, пока оно остынет, вылавливаю кусок картошки и, все же подув, отправляю в рот. Разумеется, обжигаю язык и, высунув кончик, дышу по-собачьи. Кира смеется – сам-то он ковыряет стейк из семги еле-еле, словно и не голоден вовсе. Может быть, и так. Судя по его фигуре, ест он редко и мало.
У моего любимого зала есть забавное свойство – он постоянно меняется, как и наши апартаменты и некоторые другие дома в Городе. Сейчас стены обшиты панелями из темного дерева. Панели покрыты резьбой – геометрический орнамент, почти черный, видимо, протравлен морилкой. Тяжелые стулья, столы с мощными столешницами. Дощатый пол посыпан опилками, потолок нависает над головой, а свет дают только газовые светильники на стенах. Ковбойский салун с Дикого Запада, как он есть. Не хватает только парочки парней в широких джинсах и клетчатых рубахах…
