И опять послышался смех, совсем рядом, но где — Костя так и не понял. И хотя от разгоряченного в беге тела валил пар — из-за этого смеха его продрано холодом.
А сзади раздался оглушительный грохот. Что-то падало, валилось за его спиной, что-то рушилось, сотрясая всю пещеру низким тревожным гулом. Скорее, скорее успеть!
Потом у него перед глазами точно мина взорвалась — и Костя упал животом на острые камни.
Когда он открыл глаза, темноты уже не было. Пещеру заливал тусклый свет. Грязно-лиловый, неживой, как в ту последнюю ночь. И вновь Костя не мог понять — откуда сочится мертвенное, угрюмое сияние? Вроде бы ни ламп, ни факелов — а свет меж тем неспешно стекает с потолка, струится по стенам, седыми испарениями поднимается с пола.
Не так уж и много его было, света, но все же Костя смог оглядеться. Отовсюду нависали угрюмые каменные своды, такие же красновато-бурые, как и у входа в пещеру. А над головой, очень высоко, едва видные, громоздились друг на друга неровные, покрытые змеящимися трещинами плиты. Казалось, они держатся там из последних сил, еще мгновение — и обрушатся вниз, со свистом рассекая сырой лиловый воздух.
Внизу повсюду валялись угловатые, с острыми краями, обломки породы, перекрещивались, наползали друг на друга словно исполинские древние ящеры. Словно они, окаменевшие миллионы лет назад, не умерли тогда, а лишь затаились, в любую минуту готовые принять свой истинный вид.
И что-то еще смущало Костю. Какая-то странность, что-то неправильное, нелепое. Сперва он никак не мог сообразить, в чем дело, но потом понял — и вздрогнул.
Туннеля, по которому он вбежал сюда, больше не было. Повсюду, со всех сторон нависали стены — сплошные, непробиваемые. Ни входа, ни выхода, ни даже каких-нибудь щелей. Он заперт в каменной ловушке, и выбраться отсюда невозможно.
А вскоре Костя увидел их. Сперва не глазами, нет — кожей почувствовал на себе колючие взгляды маленьких, беспощадных глаз, а потом уже понял, кто это. Из памяти послушно выплыло забытое слово.
Крысы! Огромные черные крысы глядели на него из дальнего угла пещеры. Их было множество — сотни, если не тысячи. Откуда они взялись? Ведь еще секунду назад пещера пустовала. Костя же ее всю осмотрел, ища выход! И вдруг — крысиные полчища.
Они глядели на него, глядели нахально и уверенно. Крысы знали, что бежать Косте некуда. Лишь теперь он понял, что за звуки пугали его раньше, в густой черноте туннеля.
Все рассчитано. Его гнали именно сюда, в ловушку, которая станет для него и могилой. С крысами не справиться. Будь их всего десяток, ну пускай два — еще оставался бы какой-то шанс. Но такое… Черная шевелящаяся масса… Здоровенные твари, побольше кошки, с красноватыми бусинками-глазками, скалящие грязно-желтые зубы.
Крысы не торопились. Они буравили Костю наглыми взглядами и медленно, невыносимо медленно приближались. Как это у них выходило? Вроде бы ни одна из них не двигалась с места, но черная масса с каждой секундой становилась все ближе и ближе.
Костя вдруг понял, что это не простые крысы. Слишком уж черные были у них тела. Такие черные, что казалось, исчезни мрачно-лиловый свет, крысы все равно остались бы видны, потому что они темнее даже самой непроглядной тьмы. Словно они — черные дыры в самой жизни, какие-то глухие провалы, гибельные трещины в пространстве.
Нет, они были куда опаснее, чем стая диких голодных тварей. Хотя куда уж опаснее — все равно ведь сожрут.
Но Костя чувствовал, что сожрут не просто. И не сразу. Имелась какая-то неразгаданная связь между этими полчищами и всем, что случилось с ним раньше. Какая-то неизбежная связь. И крысы о ней знали. Они держались как хозяева — и потому не спешили.
Липкие нити страха вновь коснулись его. Казалось, этот страх, эта грязная паутина выползает из крысиных глаз. Костя чувствовал, как стягивает его невидимая сеть. Он попробовал шевельнуться — и не смог. Тело не слушалось. Попробовал вскрикнуть — из горла вырвалось едва слышное шипение. А ужас нарастал, сгущался темным облаком.
Крысы неумолимо приближались. Костя уже чувствовал отвратительный запах гнили, видел оскаленные челюсти, готовые впиться в его тело, в кожу, в мясо, и грызть, и рвать, захлебываясь теплой солоноватой кровью.
«Вот и все, — неожиданно спокойно подумал он. — Вот и конец.» В голове промелькнули обрывки прежней жизни — длинные коридоры Корпуса, увешанные стендами про гигиену, размазывающий по щекам слезы Мишка Рыжов, стальная холодная лента реки, бесконечное белое поле из полузабытых снов… Белое поле, где ждал его Белый… Белый! Ну где же ты?
Произнес ли он это вслух или подумал, Костя так и не смог понять. Но какая разница — Белый услышал. И пришел.
Он появился, как всегда, внезапно. Не было его — и вот он уже стоит рядом, прислонясь спиной к бурой стене. Все было как в тех снах — такой же спокойный, грустный, с теми же большими серыми глазами. Только сейчас это уже не было сном.
— Не бойся, — негромко сказал он. — Теперь я с тобой, Костик. Теперь уже все. Подожди немного, я сейчас, — и Белый повернулся лицом к крысам.
Он вдруг как-то неуловимо изменился. Тело его напряглось, белый комбинезон испускал яркий свет — словно снег на солнце. Белый вытянул вперед, по направлению к крысиной стае, ладонь. Те зашевелились и, — Костя не поверил своим глазам, — начали расти, наливаясь злобой и силой.
Что произошло дальше, он понял не сразу. Ладонь Белого внезапно раскалилась и вспыхнула ослепительным голубым огнем. Огненная струя вонзилась в центр крысиной орды, разметала их. Крысы носились по пещере с омерзительным писком — казалось, они искали выхода, искали хоть какую-нибудь лазейку — но без толку. Струя голубого пламени настигала их повсюду. Странное дело — когда огонь касался крысиных тел, они не горели, не дымились, а просто таяли, исчезали, словно растворяясь в тусклом лиловом сиянии.
Костя взглянул на Белого — и отшатнулся, увидев наполненные страданием и болью глаза. Белый едва держался на ногах, его шатало, трясло, но огонь все так же неудержимо стекал с его ладони, настигая крыс, и те таяли в сыром воздухе пещеры. И тут Костя понял, что державшая его паутина липкого страха исчезла. Будто ее и не было никогда. Тело опять принадлежало ему, он снова мог дышать, двигаться. Утянулось куда-то заволакивавшее сознание темное облако.
Он подбежал к Белому.
Тот тяжело дышал, с трудом ловя воздух посиневшими губами. Вся правая ладонь его превратилась в одну сплошную обугленную рану. Обожженные клочья кожи лохматились по краям, бурлила и дымилась густая темная кровь, шлепалась тяжелыми каплями на камни.
