все четверо оставались на месте.
— Ну мне вас что, бить, что ли? Раз чистоплюи, и сами убивать не хотите — значит, прочь с дороги! — злобно прорычал я, сотворяя из воздуха ледяное копьё. Стражники тотчас выхватили своё оружие, но их остановил голос Йегероса:
— Пропустить!
— Но, Владыка, — умоляюще сказал Таши…
— Я сказал — пропустить! — прорычал Йегерос. Стражи нехотя расступились, и я выскочил вниз. Пока ещё не знающий, что мне делать, как поступать, но знающий, что сойду с ума, если проведу ещё хоть мгновение в компании этих… этих чистокровных мразей…
* * *
— Владыка, что прикажете делать? — спросил Агер, едва ящер покинул комнату.
— Проследить, — ответил Йегерос, не поворачиваясь, — если просто будет бегать, кричать и размахивать руками — лезть к нему не надо. Если же начнёт кидаться на других — аккуратно успокоить. Конечно, подобное вряд ли случится, но стоит быть готовым и к такому. Сейчас самое главное — дать ему перепсиховать. Позднее, когда эта мысль уложится у него в голове, снова пойти на контакт. Думаю, через сутки он угомонится, да и еду ему просто так никто не даст. А голод имеет свойство усмирять даже самых строптивых. Будет идеально, если вы его найдёте и напомните, что у него долг перед учителем, который поделился своими знаниями к чтению. Если удастся занять его хоть каким-нибудь делом — это уже будет замечательно. И, разумеется, ни в коем случае его не калечить.
— Будет исполнено, — отрапортовали стражи и скрылись за дверью.
— Джул, у тебя есть ко мне вопросы? — спросил Йегерос.
— Нет, Владыка, — ответил здоровяк.
— В таком случае, тебя я тоже не задерживаю. Приказ на перспективу: если вдруг случится чудо, и тебе удастся коснуться головы Дэмиена в Кожаных напалечниках — успокой его. Не стирай никаких воспоминаний — но позволить им потускнеть. И очень осторожно. Как оказалось, Дэмиен и сам не дурак взять чей-нибудь разум под контроль. Анаму уже весь желчью изошёл из-за того, что Дэмиен на него долг крови повесил, пощадив его жизнь. Кстати, если его увидишь — скажи ему, чтобы помог гвардейцам проследить за ним. Пусть он сейчас тоже будет хоть каким-то делом занять, чем просто сидеть и кипеть от злости. Да его навыки тоже могут оказаться полезными. Мало ли, вдруг Дэмиена всё-таки придётся успокаивать.
— Будет исполнено, Владыка, — почтительно сказал Джул, тоже покидая помещение. С Йегеросом остался только Аламейко, который видел, как Йегерос изодрал себе все руки в кровь. И он сделал то, что делал в таких случаях всегда: развернул к себе воспитанника и прислонил его голову к своей груди. И почувствовал, как тот позволяет своему горю, всеобъятному и невыносимому, хотя бы немного выплеснуться наружу…
* * *
А я шёл по городу, задыхаясь от гнева и ярости. Никогда, никогда мне ещё не доводилось испытывать такой жгучей ненависти. И она была настолько сильна, что я сам себе поражался. Никогда я ещё не испытывал настолько сильных эмоций. Последним подобным срывом было убийство Молчаливой Сестры в убежище таисианов. Так уж получилось, что моя интуиция, сопровождавшая меня с семи лет, научила прислушиваться к голосу рассудка, нежели к всплескам эмоций.
А жители, бредущие по городу по своим делам, недоуменно смотрели на меня. Что было и неудивительно, ведь сейчас меня охранники не сопровождали. Кто-то показывал на меня пальцем, кто-то шептался о том, что, дескать, можно воспользоваться удобным случаем и попросить немного воды для себя. От этих шёпотов ярость вспыхнула с удвоенной силой. Поняв, что ещё немного — и я, действительно, не сдержусь и стану кидаться на других, я рванул в ближайшее заброшенное здание, мимо которого ходил несколько раз во время прогулок по Кастильве. И уже внутри я опустился на деревянный пол и схватился за виски.
Надо, надо взять себя в руки! Нельзя, ну нельзя так поддаваться ярости. Но, с другой стороны, как здесь можно было остаться равнодушным? Когда ты не просто прочитал — ты каким-то мистическим образом увидел, как несчастных убивали за то, что они всего лишь отличались кожей и телосложением. Подсмотренная правда оказалась настолько ужасна, что невозможно было себе представить! И не получалось утешить себя мыслью, что за такое кощунство остальные расы расплачивались больше сотни местных лет, поколение за поколением. Воистину, откопанная правда порой пахнет невыносимо, и лучше было семь раз подумать, прежде чем браться за лопату.
Но теперь уже ничего не исправить. Я больше не чужой для этого мира, раз узнал о таком. И ведь они страдают больше сотни аквот. От жары, от жажды, от того, как мучаются и страдают их дети. Страдают будущие отцы и матери, понимая, какую жизнь они дадут своим детям. Страдают правители, такие, как Йегерос, которые из шкуры вон лезут — и ничего не могут сделать для своих подданых…
Внезапно надо мной раздался стук. Вернее, топот. Словно топот маленьких ножек. Это было так странно и неожиданно, что больше минуты я пытался осмыслить, что вообще услышал. И, несмотря на общее потрясение, опасно граничившее с психозом, мне стало любопытно, откуда здесь, в заброшенном здании, могут быть дети? Сейчас все дети должны быть в школах. Беспризорников в Кастильве нет — я специально спрашивал об этом у Агера. Альбинос, вероятно, неизвестно который раз сдержав желание стукнуть меня по носу, снисходительно пояснил, что за всеми детьми ведётся строгий учёт, и что такого безобразия, как беспризорные дети, нет ни в одном из городов Руарха.
Поднявшись на ноги, я аккуратно пошёл по пыльному коридору, внимательно вслушиваясь. Но больше никто не бегал. Аккуратно ступив на дощатую лестницу, я стал подниматься, следя за тем, чтобы ступени не провалились под моими ногами. Впрочем, это мне точно не грозило: средний рано минимум в полтора раза превышал меня по весу, так что даже в заброшенном здании лестницы с лёгкостью выдерживали вес таисиана.
Поднявшись выше, я огляделся. Пол здесь был такой же пыльный, как и внизу. И на нём не было никаких следов, кроме тех, что оставил я. Но кто же тогда бегал? Я попытался было толкнуть первую дверь — не поддаётся.
