глюка я потерял память. Я забыл все и всех… Даже тебя. Поэтому ушел и не попрощался.
Она помолчала. Губы у нее давно покрылись коростой, глаза запали в глазницы, кожа отливала синюшностью. Она смотрела куда-то наверх, мимо меня. Я со страхом ждал ответа. Мне было нужно признаться ей в том, что я ее не помню, и это не оправдание, не извинение, а факт, который она должна знать. Времени для откровений мало.
— Ты вернулся, — наконец заговорила она. — И ладно…
— Я вернулся, — повторил я. — И ты вернешься. Я знаю магическое место, оно людей с того света возвращает…
Зачем я начал рассказывать об этом? Не знаю.
Тетя Вера с трудом, закрыв глаза, покачала головой.
— Не надо, Олесь, никаких магических мест. Если человеку пора уходить, пусть уходит и не возвращается. Неправильно это. И я не хочу никуда…
Она не договорила — не хватило сил.
Я ловил ртом воздух. Как? Не хоронить ее в Ведьмином круге? Лишить ее — и меня! — шанса на возвращение? Я, правда, сомневался, что человек, умерший по естественным причинам, не насильственной смертью, как мы с Витькой, попадет сначала в Скучный мир, а оттуда через дольмен — обратно в наш. Если тетю и закинет в Скучный мир, в чем есть гигантские сомнения, она не найдет дороги домой. Да и захочет ли?
Но теперь ее просьба, или требование, ставило крест на этой посмертной авантюре. И на моих шансах хоть как-то искупить вину…
— Хорошо, тетя Вера, — сказал я. — Не будет магических мест…
***
В ожидании хуже всего скука и неизвестность. Причем неизвестность куда хуже скуки, с которой еще можно как-то бороться. А вот сколько ждать?
Порой пессимист во мне “каркал”, что тетя продержиться целый год. Что делать в этом случае? У нее уже появились пролежни — Рина тщательно их растирала, массировала, но без особого успеха. В машине, несмотря на приоткрытые окна, висел тяжелый запах смерти. Тетя почти не приходила в сознание, но и спать не могла; дыхание ее прерывалось тяжелыми всхлипами, она раскрывала глаза, но, кажется, мало что видела. И так круглые сутки.
Аура смерти действовала угнетающе. Витька ходил мрачный и неразговорчивый. Диспутов как в первый день в становище больше не случалось.
Как-то я спросил Иву:
— В Республике Росс ее бы вылечили?
— Почти наверняка. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Транспортные средства Росс не залетают в эти края.
— Я то же слышал и раньше, — недовольно произнес я. — Но, как оказалось, дроны летают до Решетникова…
— То дроны. И перемещают они неживой груз вроде биоботов и прочей техники. Дрон летает высоко и с перегрузками, которые не выдержит человек, тем более настолько больной. В дроне нет никаких условий для живого пассажира.
— Предлагаешь не выходить на связь с Ивой-1?
— Это бессмысленно.
На меня накатило облегчение. Если ничего нельзя поделать, то никто и не виноват. Я-то думал, что могу помочь тете, но не делаю этого, потому что не хочу связываться с россами.
Я все же предложил вариант:
— Если я свяжусь с Ивой-1… заключу какую-нибудь сделку… она пришлет нужную аппаратуру на дроне сюда. И мы вылечим тетю.
— Что ты можешь предложить Иве-1? У вас и без того сделка.
— Да хоть свою жизнь… — буркнул я.
— Свою жизнь за жизнь тети? Какой в этом смысл? К тому же, не забывай, что даже если ты договоришься с Ивой-1, это не дает гарантии, что все Кураторы проголосуют за то, чтобы отправить медицинскую аппаратуру на север Сиберии.
Я и сам понимал, что предложить мне Кураторам нечего. Они и так получат все, что хотят — так или иначе. А хотят они мои допарты. На тетю им начихать.
— Живая и здоровая тетя будет отвлекать тебя от поисков допартов, — с жестокой логикой искусственного интеллекта сказала Ива. — Им невыгодно ее спасать. Плюс бюрократия. Плюс проблемы с транспортом.
— Но я должен хотя бы попытаться… Даже если это похоже на сделку с дьяволом…
— Чтобы не казнить себя до конца жизни? — спросила Ива. — Ты ведь этого боишься? Чувства вины?
Я почти с ненавистью посмотрел на голографическое изображение Ивы на моем внутреннем интерфейсе.
— Да! И это тоже! Я должен сделать все, пока не поздно!..
— Олесь, — вдруг позвала тетя ясным голосом.
Я сидел на переднем сидении, разговаривая по сути с самим собой. Витька собирал хворост неподалеку, Рина сидела у палатки и разделывала фазана, которого я приманил Знаком. Я резко развернулся.
Тетя лежала в своей неизменной позе, смотрела на меня внимательно и осмысленно. Сознание полностью к ней вернулось.
— Я же сказала тебе, Олесь, не хочу возвращаться. Не надо сделки с дьяволом…
Она слышала мои реплики, которые я произносил от волнения вслух, хотя мог общаться с Ивой мысленно. Не думал, что меня слышат.
— Ты не поняла… Мы можем… Я могу тебя вылечить! Если постараюсь!
Она улыбнулась почерневшими губами.
— Оставь это… Дай мне умереть, отпусти меня. Похорони как обычного человека, без магии, без молитв, в тишине. Пусть только птички поют над моей могилой. Так должны умирать настоящие сиберийцы.
— Хорошо…
Она снова впала в забытье. Что-то подсказывало, что смерть ходит совсем рядом, что надо посидеть рядом, чтобы не пропустить этот момент, не оставлять умирающую одну.
Я уселся поудобнее, храня молчание. Ива не появлялась, чувствуя мое настроение.
К машине с моей стороны подбежал Витька — возбужденный, глаза вытаращенные. Я вылез из кабины.
— Чего?
— Быстрей! Там… на реке!..
Он был слишком возбужден, чтобы говорить внятно, тыкал рукой назад, в сторону большой реки, текущей между лесистыми берегами в полукилометре от нашего становища. “Наш” ручей, кстати, впадал именно в эту реку.
Рина встревоженно посмотрела на меня. Руки у нее были в фазаньей крови и перьях.
— Посиди здесь, мы быстро, — сказал я ей.
Мы помчались вдоль ручья, нетерпеливо отодвигая ветви кустов и деревьев. Ближе к реке замедлились и спрятались за пригорком. Выглянули, и я испытал шок.
— Я дрова собирал… — путанно шепотом объяснял Витька. — Вижу: плывут! Как раз из-за поворота выплывают! Я бегом к тебе…
По широкой полноводной реке плыл целый флот больших парусных лодок. Нет, не лодок, а знаменитых драккаров, которые способны двигаться хоть передом, хоть задом, с прямоугольными парусами, разукрашенными багряной краской бортами, на которых висели круглые щиты. На парусах изображался Знак.
Витька рядом охнул.
— Это он! Я его видел в своих глюках! Фигасе!
Знак смахивал на корону с пятью зубцами и заостренным низом. Или на безликую голову сатаны с пятью
