— На Арене у всех равные возможности, там правда откроется, — ухмыльнулся Расписной. — Только разреши, начальник. Я и Очкарик — мы вдвоем. Пусть Зона выберет правого.
— Что-то я не совсем понимаю… — протянул Слепой.
— Они хотят, чтобы я поединок устроил между Очкариком и этим вот, — пояснил капитан. — А я считаю: это непорядок. Разобраться нужно. Слепой, помоги!
— А когда пропажа обнаружилась? Давно? — осведомился Слепой. Он подсознательно сочувствовал Очкарику — тот совсем не походил на изощренного хитреца, скорее уж подозрения вызывал чересчур напористый Грибник.
— Утром, часов в девять, что ли… — сообщил обворованный Пузырь. — Мы ж тут ночевали, восемь нас было. Утром встали — все налицо, никто не уходил. Да мужикито все свои, проверенные! Я б ни на кого не подумал, если бы… Да только пропал хабар, значит, кто-то все же вор.
— Ну, Слепой, что скажешь?
— Сейчас… сейчас… Значит, теперь у нас… — Слепой бросил взгляд на ПДА, — два пятнадцать. Пропажа обнаружилась около девяти.
— Мы только проснулись, — пояснил Пузырь. — Вчера маленько приняли, было дело. У меня с собой половинка, ну так за удачу я ж обязан проставиться! А у меня… ну, это, от радиации лекарство, для того и таскал, а так-то я не очень на водку налегаю. Я ж как думал — пойду в «Сто рентген», куплю в запас, а эту нынче оприходуем. И Грибник тоже с бутылкой, а чего же? Ну, такое вот обстоятельство. А поутру я пропажу как увидел, так и говорю: «Всем стоять, мужики! Никому не выходить!» Набил мейл долговскому диспетчеру, так, мол, и так, пришлите кого к нам, чтоб все по правилам.
— По правилам, значит… — Слепой потер лоб. Сам он правила не очень-то любил, но кто явился на долговскую территорию, тому положено уважать местные порядки.
— Я пришел, — подхватил «долговец», который встретил их с Рожновым, — ну, может, минут через двадцать.
— Почти час ждали, — подал голос Очкарик.
— Пока доложил, пока запротоколировал, — не смутился боец, — я же с бумажками не очень-то… Тебя, капитан, на месте не было. Пока то, пока се… Ну, так я пойду?
Конечно, никому не хотелось участвовать в разбирательстве, когда кража случается между сталкерами, между своими — подобные дела всегда с гнильцой. Раз не так слово скажешь — после многие будут тебе напоминать, как ошибся.
— Пойду я? А, капитан? — повторил «долговец». — Раз Уж и ты здесь, и эксперт нашелся…
— А это правда тот самый Слепой? Который у Ковалей убийцу указал?[6] — полюбопытствовал самый молодой из сталкеров, курносый парнишка. Он, должно быть, давно собирался спросить — Я слышал, Слепой здоровенный такой, в татуировках, на болоте живет…
— Вообще-то у меня на спине пропеллер и я нигде не живу, потому что всегда в полете, — ухмыльнулся Слепой. Значит, около десяти или половины одиннадцатого ты пришел?
— Ну, — развел руками «долговец». — С тех пор торчу тут, как псевдопес в лопухах. Достали уже эти бродяги.
— А те, у дверей охрана, с тобой пришли? Толпа тогда уже была?
— Собрались мужики, да, — подтвердил один из сталкеров. — Мы их внутрь не пускали. Мало ли что. А охрана раньше пришла, почти сразу, как Пузырь мейл отправил. Этот после появился. — Сталкер имел в виду представителя «Долга».
— Ну я же говорю, — подтвердил «долговец», — я сюда тут же бойцов отправил, чтоб охраняли, никого не выпускали… Ну а сам — как только с документацией разобрался. Потом вместе склад обыскали, ни хрена не нашли. Пропал хабар… Так я пойду?
Слепой задумался. Рожнов наблюдал за ним и не отвечал парню, который просился уйти. Капитан видел, что Слепой уже что-то сообразил. А тот оглядел полутемный склад, запрокинув голову, посмотрел сквозь дырявую крышу в белесое небо. Над ним в скрещенных лучах медленно и плавно кружились пылинки, закручивали замысловатые спирали, опускались и взлетали, когда в прорехи проскальзывал ветерок.
— Да, зацепок не видно… — глубокомысленно произнес Слепой. — Видать, придется все-таки на Арену. А? Кто что скажет? Ну, заинтересованные стороны, чего молчите?
Парень со шрамом улыбался, Очкарик глядел под ноги. Сталкеры, которые провели ночь на заброшенном складе, не решались ни поглядеть друг на друга, ни сказать хоть слово. Их не вызывали на поединок, их не подозревали в кражемужики не хотели ничего менять. Пауза затянулась…
— Нет, — решительно отрезал Рожнов. — Это ты зря! Непорядок это, мы же не дикари!
— Не, капитан, — забубнил Грибник, — ты лучше соглашайся… Вот и человек дело говорит: нет зацепок. Я в обвиняемых ходить не собираюсь, виновного ты не можешь указать. Ну и сколько нам здесь сидеть? Я пустой, мне в рейс нужно. А поединок — это правильно, это по-нашему. Зона — она все видит, она все о нас знает, о каждом. Она и пулю донесет куда положено. Очень даже быстро правда откроется. Вот кореш твой то же самое сказал, верно, Слепой?
Расписной сплюнул под ноги:
— Все у вас, «долговцев», не так, все вам не этак… Правильно, не правильно… На Арене дело решить — это честно. Ты ж сам глядеть будешь, чтобы все по справедливости.
— Я его уговорю, — пообещал Слепой Грибнику. — Дайте мне с капитаном минутку пошептаться, я ему иначе объясню, и будет вам поединок. Но условие: ближе трех метров не сходиться. Я смотрю, Расписной — прямо богатырь, в рукопашной у Очкарика шансов нет, хоть он трижды невиновен. Пистолет, одна обойма — и пусть Зона виновного укажет, а? Если по обойме расстреляете, а оба на ногах устоите, значит, оба невиновны. Годится?
— И на том спасибо, — буркнул Очкарик.
Расписной только ухмыльнулся.
— Ну вот видишь, капитан, все согласны, — подытожил Слепой. Потом обернулся к «долговцу», который уже раз десять просил разрешения уйти. — Зайдешь на Арену, договоришься насчет нас? Только без зрителей! Правосудие не должно превращаться в балаган!.. И еще Слепой увлек парня в сторонку и тихо произнес еще несколько слов.
— Найдем, конечно, — кивнул «долговец». — Нет проблем
— Только чтобы никто не видел!.. Рожнов, давай отойдем, теперь я буду тебя уговаривать. Сделаю предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
* * *
Насытившись, Тварь ткнулась мордой в наполовину обглоданный костяк слепой собаки и снова впала в транс. Мех на плечах и бедрах шевелился, под шкурой шла напряженная работа — нервные окончания пронизывали прежнюю собачью, плоть и принимались за дело, наращивали мышцы увеличивали чувствительность оголенных участков кожи присасывались к внутренним органам, перестраивали их, делали это тело быстрее, сильнее и послушнее… Ближе к вечеру Тварь сумела подняться на четыре лапы и медленно побрела, шатаясь, продираясь сквозь кустарник, задевая стволы деревьев и едва не падая от каждого столкновения…
