— Нет, Паллас, — покачал головой Лигрис, — я не сдамся и не предам свой орден.
— Тогда дерись со мной! — рявкнул апотекарий, но в голосе его было больше печали, нежели злости. — Если умрешь ты, то я буду считать, что избавил тебя от страданий. Если я…
— То избавлен от страданий будешь ты, — закончил технодесантник. — И тебе больше не придется нести ответственность за сделанный выбор. Не придется смотреть в глаза своим друзьям, зная, что ты их предал. Я бы с тобой так не поступил.
— Будь ты проклят, Лигрис! Это единственный выход! Евмен не допустит, чтобы все это прошло безболезненно для нас обоих!
— Паллас, ты сам привел себя в эту ловушку. И только ты можешь найти свой выход из нее.
Апотекарий взревел в отчаянии и гневе, и Лигрис был уверен, что увидел слезы в его глазах, когда Паллас отвел назад перчатку нартециума и бросился в атаку. Техно десантник успел упасть на палубу буквально за долю секунды до того, как стальной шип «Милости Императора» мог бы вонзиться в его череп; в результате клинок глубоко вошел в борт «Громового ястреба».
Серворука, вмонтированная в ранец Лигриса, вытянулась, сжалась на голове Палласа и рывком развернула того спиной к технодесантнику. В ответ апотекарий ударил локтем назад, и оба воина повалились на пол, борясь за свои жизни в тени «Громового ястреба».
— Ну же! — крикнул Паллас. — Закончи все сейчас!
Лигрис опрокинул апотекария на спину и взгромоздился сверху. Боевые инстинкты заставили его приставить ствол болтерного пистолета к лицу противника.
Палец технодесантника опасно напрягся на спусковом крючке. Паллас был врагом. Но ведь и братом тоже. Прежние методы отличия одного от другого здесь не действовали. И, поскольку апотекарий был уже повержен и ждал смерти, Лигрис просто не знал, что ему делать.
Паллас же почувствовал эту неуверенность. Он ухмыльнулся и сбросил технодесантника с себя, полоснув клинками, выброшенными пружиной из нартециума. Лигрис откатился в сторону и едва успел подняться, пошатываясь и опираясь на борт челнока, когда вновь пришлось уворачиваться от удара. Пытаясь сохранить равновесие, технодесантник вцепился в выступ турбины, и перчатка нартециума заскрежетала по керамиту брони, высекая искры.
Не останавливаясь, Паллас провел подсечку и сбил соперника с ног; выпавший из рук Лигриса болтер покатился по палубе.
— Никому из нас не суждено спастись, — произнес апотекарий. — Все кончено. Если ты не готов избавить меня от мучений, то я избавлю тебя, брат.
«Милость Императора» уже была взведена и готова к удару, и Лигрис, распростертый на полу и обезоруженный, практически не имел возможности защищаться.
Прогремел взрыв — это практически в паре сантиметров от головы Палласа сработал заряд, взведенный технодесантником буквально секунду назад. Апотекарий рухнул на палубу, на мгновение скрывшись в облаке искр и осколков; из разрушенного двигателя вырвались клубы дыма. «Громовой ястреб» накренился, нависая над лежащим под ним Палласом.
Лигрис поднялся на ноги и подобрал болтерный пистолет. Он видел металлические осколки, глубоко вонзившиеся в лицо и шею апотекария, пробившие броню на груди и наплечнике. Лицо старого десантника почернело от копоти, из многочисленных порезов сочилась кровь. Паллас едва заметно подергивался — он был без сознания, но еще не мертв. Как и рассчитывал технодесантник, взрыв обезвредил его противника, но был не настолько мощным, чтобы покончить с космическим десантником.
По палубе загрохотали тяжелые сапоги — Нисрий и прочие мятежники прибыли, чтобы окружить и убить Лигриса. Но тот слишком хорошо знал летную палубу «Сломанного хребта»… знал так, как никто другой.
Оставив Палласа лежать на полу, чтобы его могли найти остальные, Лигрис отбежал и, наклонившись над решеткой водостока, выдернул ее серворукой. В следующее мгновение он уже спрыгнул в трубу и оказался в темноте складских помещений, некогда использовавшихся в качестве камер для гладиаторов, или рабов, или хищных ксеносов, содержавшихся здесь перед тем, как выставить их на потеху толпы. Технодесантник еще помнил те дни, когда помогал очищать эти клети, вынося из них ветхие черепа, сложенные в доходившие до самого потолка пирамиды, — память о тех временах, когда этот корабль еще не слился со «скитальцем». Лигрис немного помедлил, прежде чем опустить за собой решетку.
Рядом открывался широкий мрачный коридор, ведущий к уже давно опустевшей топливной барже в глубине «Сломанного хребта». Лигрис с легкостью смог бы по памяти нарисовать карту туннелей и труб и потому знал, что, если потребуется, будет скрываться здесь дни, недели и даже годы.
— Конца не будет, — заявил он себе, прежде чем снова раствориться во мраке.
— Кого мы можем назвать союзниками в бесконечной войне против скверны?
— Никого, кроме самих себя, наших душ и дисциплины, наших тел и оружия в наших руках.
Дениятос. Боевой Катехизис
В холмах над Змеящейся лощиной бурлила оживленная деятельность. Кланы собирали своих бойцов, и орочьи крики далеко разносились над джунглями — каждый из родов гордился своими славными традициями, особенными боевыми кличами и песнями, собственными жестокими воинскими церемониями — от причинения самим себе ритуальных увечий до кровавых жертвоприношений. На одной вершине тысячи орков дружно распевали, наблюдая за тем, как древний, умудренный годами шаман гадает на внутренностях зарезанного раба. На поляне, превратившейся в бойцовский ринг, сражались два могучих воина, решая давно назревший конфликт и пытаясь порвать друг другу глотки одними только руками и зубами.
Над высотами развевались знамена десятков разных племен: сжатый кулак; меч, пронзающий череп; стилизованное изображение ружья — с деревьев свисали всевозможные стяги, разрисованные красками и кровью. В естественных для себя условиях кланы давно бы сцепились, воюя друг с другом, поскольку именно для этого и были рождены орки. Но на Неверморне они действовали заодно. Былая вражда выражалась лишь в отдельных потасовках да единичных убийствах, но полномасштабные стычки пресекались. Сейчас ненависть зеленокожих была направлена вовне, на людей, подобно тараканам размножившихся на планете.
Вожак знал, что без него орда давно бы распалась на множество враждующих фракций и люди опять одержали бы победу. Человечество стало действительно опасным врагом, что, впрочем, делало их также и замечательным противником, поскольку орки не различали эти два понятия. Не имело значения, сколько солдат ты убьешь, Империум всегда был готов прислать корабли, набитые еще большим числом людишек, жаждущих мести. Человечество распространялось подобно сорной траве, подобно моровому поветрию, и казалось, что мир невозможно очистить от него. Для зеленокожих эти создания были уже не простыми, но самыми любимыми врагами, каждая стычка с которыми неизменно доставляла подлинное удовольствие. Оркам нравилось воевать с людьми, потому что победой и в самом деле можно было гордиться.
