Дельф сногсшибательно красив. Высокий, атлетически сложённый, золотистая кожа, бронзовые волосы и эти невероятные глаза! Тогда как другим трибутам в тот год приходилось из кожи вон лезть, чтобы получить горстку зерна или несколько спичек для костра, у Дельфа было всего вдоволь: и еды, и лекарств, и оружия. Его соперникам понадобилась целая неделя, чтобы разобраться: вот кого надо бы прикончить в первую голову, — но было уже поздно. Дельф и так задал всем жару, прекрасно владея копьём и ножом, полученным из Рога Изобилия, но когда он получил серебряный парашютик с трезубцем — кстати, самый дорогой, как мне кажется, подарок, когда-либо кем-либо полученный на Играх — исход борьбы был предрешён.
Дистрикт 4 — это добыча и обработка рыбы и морепродуктов. Дельф, можно сказать, родился в рыбачьей лодке, трезубец — это продолжение его руки, столь же естественное, сколь и смертоносное. Он сплёл из лиан сеть, и всё — его соперники трепыхались в ней, а он приканчивал одного за другим своим трезубцем. В считаные дни венок победителя стал принадлежать ему.
Весь Капитолий был у его ног, капитолийцы с ума сходили от страсти по Дельфу.
Он тогда был ещё слишком молод, так что год или два они его не трогали, но как только он достиг шестнадцати, каждый раз, как он появлялся на Играх, ему прохода не давали изнывающие от любви поклонники. Однако он никого не удостаивал своей благосклонности более-менее долго. Обычно у него бывало четыре-пять подобных связей в течение одного визита. Старые и молодые, красивые или не очень, богатые или сверхбогатые — он составлял им компанию, принимал их роскошные подарки, но никому не отдавал предпочтения и, уйдя, никогда не возвращался обратно.
Я не спорю — Дельф, безусловно, один из самых поразительных, чувственно-притягательных мужчин на планете. Но, говоря по чести, меня он никогда не привлекал. Наверно, потому, что уж очень он красив, а может, потому, что его слишком легко заполучить, но скорее всего потому, что его ещё легче потерять.
— Нет, спасибо. — Это я от сахара отказываюсь. — Лучше дай мне как-нибудь поносить твой наряд!
Дело в том, что он одет в золотую сетку, которая предусмотрительно завязана узлом в паху, так что, с формальной точки зрения, совсем обнажённым его назвать нельзя, но он к этому весьма близок. Должно быть, его стилист считает, что чем больше тела Дельфа доступно взорам публики, тем лучше.
— А меня от твоего наряда в дрожь бросает. Куда девалась милая малышка в хорошеньком платьице?
Он кончиком языка слегка увлажняет свои губы. Подозреваю, от этого движения у большинства народа сносит крышу, а мне оно напоминает о старине Крее, пускающем слюнки при виде молодой, измученной голодом женщины.
— Малышка выросла, — отрезаю я.
Дельф теребит в пальцах ткань моего воротника.
— Да, не повезло тебе, юбилей этот... Не то ты могла бы сорвать отличный куш здесь, в Капитолии. Драгоценности, деньги — всё, что хочешь, к твоим ногам.
— На драгоценности мне начхать, а денег у меня и так больше, чем нужно. Ты, Дельф, к примеру, на что тратишь свои, а?
— О, я уже много лет не имею дела с такой грязью, как деньги, — отвечает Дельф.
— А чем же тогда тебе платят за удовольствие находиться в твоей компании? — любопытствую я.
— Тайнами, — вкрадчиво отвечает он и склоняет голову так, что чуть ли не касается своими губами моих. — А как насчёт тебя, Пламенная Кэтнисс? У тебя есть какие-нибудь тайны, стóящие моего драгоценного времени?
Непонятно почему, я краснею, как последняя дура, но беру себя в руки.
— Нет, я как открытая книга, — шепчу я ему в тон. — Похоже, что всяк знает мои тайны прежде, чем я сама узнаю о них.
Он улыбается:
— Какая жалость. Думаю, что так оно и есть. — Он сверкает глазами в сторону. — Вон идёт Питер. Жаль, что вам пришлось отменить свадьбу. Могу представить, ты, наверно, просто в отчаянии... — Он бросает в рот очередной кубик сахара и неспеша отваливает.
Пит одет в точно такой же костюм, что и я.
— Что надо было от тебя Дельфу Одейру? — спрашивает он.
Я поворачиваюсь, приближаю свои губы к его рту и приспускаю веки в лучших традициях Дельфа:
— Он предложил мне самую сладкую вешь в мире и хотел вызнать все мои тайны, — мурлычу я своим самым что ни на есть обольстительным тоном.
Пит смеётся.
— Ну да, заливаешь.
— Ничего не заливаю. Погоди, я тебе ещё не то расскажу, дай только мурашки перестанут бегать по коже.
— Как ты думаешь, — говорит Пит, оглядываясь по сторонам, — если бы только один из нас выиграл, неужели мы бы тоже кончили вот так, как все здесь — участниками этого нелепого сборища придурков?
— Само собой. Особенно ты.
— О? А почему особенно я? — улыбается Пит.
— Да потому, что ты питаешь слабость ко всяким красивым штучкам, а я — нет, — говорю я с оттенком превосходства. — Вот ты бы и попался на приманки Капитолия, как кур в ощип.
— Ну, знаешь, любить красивое — вовсе не слабость, — возражает Пит. — Если не считать тебя, конечно.
Играет музыка, и огромные двери распахиваются, выпуская первую колесницу. Я слышу рёв толпы зрителей.
— Ну что, отправляемся? — Пит поддерживает меня под руку, помогая взобраться наверх.
Я поднимаюсь в колесницу и втаскиваю его за собой.
— Постой, — говорю я и поправляю его венок. — Ты видел свой костюм включённым на полную катушку? Все снова обалдеют от нас.
— Ещё как обалдеют. А Порция сказала, что мы должны вести себя так, как будто мы выше всего этого. Никаких приветствий и прочего. Кстати, а где же наши друзья?
— Понятия не имею. — Я слежу глазами за процессией колесниц. — Давай-ка двигаться и включаем костюмы.
Так мы и поступаем. И по мере того, как наши комбинезоны накаляются, люди вокруг начинают указывают на нас друг другу и гул голосов усиливается. Ну вот, как я и предсказывала — наше выступление на церемонии открытия опять будет предметом разговоров. Мы уже почти у дверей, я вытягиваю шею, но ни Порции, ни Цинны нигде не видно. А ведь в прошлом году они были с нами до последней секунды.
— А в этот раз нам надо держаться за руки или как? — недоумеваю я.
— Я так полагаю, что они оставили это на наше усмотрение, — отвечает Пит.
Я всматриваюсь в эти ясные голубые глаза, которым никакой супердраматический грим не в состоянии придать выражение смертельной угрозы, и вспоминаю, как всего лишь год назад собиралась убить Пита. Ведь я тогда была убеждена, что он попытается убить меня. Как всё теперь по-другому! Я собираюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы сохранить ему жизнь, зная, что ценой станет моя собственная. Но в глубине души не самая лучшая часть моей натуры радуется, что сейчас рядом со мной Пит, а не Хеймитч.
