class="p1">«Значит, всё-таки купался».
— Как вода?
— Мокрая, — ответил Верд, не открывая глаз.
— Хм. С чего бы?
— Возможно, из-за дождя… — Уголки его губ едва заметно приподнялись в улыбке.
Не ко времени вспомнился сначала Виритай, а потом и Мьёр. Зябкость с реки пробиралась под тонкую ткань рубашки через распущенный ворот, просачивалась под пряжку ремня, выстужая тлеющее желание. Тшера обхватила себя за локти. Раздеваться расхотелось. Сложности летели под хвост веросеркам.
«Туда им и дорога».
Сладострастный пыл сменялся поскуливающей под рёбрами тоской, а ноги прочь всё равно не шли. Тшера вздохнула и села на песок рядом с Вердом. От него пахло речной илистой водой и сочной травой — холодный, свежий запах. Неподвижный профиль тонкой серебряной кромкой по черноте строгого силуэта высвечивала луна. Из-под мокрых волос по лбу скатилась капля, задержалась в чётком контуре брови, сорвалась, повисла на концах опущенных ресниц, и в ней заиграл с десяток бело-голубых лун… И что-то тоненько звякнуло-лопнуло, и тоскливый вой в клетке рёбер сорвался на обертон.
Верд чуть вздрогнул, когда Тшера сняла с его ресниц каплю речной воды — со всеми её лунами — кончиком языка. И открыл глаза. Её ладони легли ему на плечи, ощутили сквозь ткань туники тепло живого тела, и краешком сознания она удивилась этому теплу.
«Как будто ждала, что он из камня».
Тшера придвинулась ближе, сжав его бёдра коленями, пальцы скользнули по шее, утонули в густых светлых волосах… Верд смотрел на неё, и в его взгляде она увидела лишь теплоту и удивление — ни похоти, ни страсти.
«И впрямь из камня. Но ты прав, ни к чему сложности».
И она остановилась, резко поднялась на ноги и как-то неудачно дёрнула раненым плечом: боль вспыхнула перед глазами ослепительно-белым и разлилась по руке огненно-красным, Тшера невольно схватилась за плечо, скривила рассечённые губы в беззвучном то ли рыке, то ли стоне.
Тёплая ладонь бережно накрыла её пальцы, вцепившиеся в пульсирующую боль, осторожно потянула руку прочь, но Тшера не отпускала. Плечом невозможно было шевельнуть, и казалось, отпусти она его, и оно разлетится вдребезги.
— Позволь, — мягко попросил Верд.
Мгновение поколебавшись, Тшера убрала руку и отвернула подбородок, позволяя. Верд приспустил с её плеча рубашку, открывая поджившую рану, склонился ниже, приглядываясь — луна давала слишком мало света. Чуткие пальцы прошлись по краям рубца.
— Когда сюда нажимаю, больно?
Тшера почувствовала на своих ключицах его дыхание, покосилась на сосредоточенные брови, на влажную густую гриву, и ей вновь захотелось запустить пальцы в эти волосы, намотать их на запястье, оттягивая голову назад… А потом вдруг накатил безудержный смех, и она расхохоталась, всхлипывая от клокочущей в плече боли.
Верд вопросительно приподнял брови.
— Прости, — выдавила Тшера. — Нет, нажимаешь — не больно, и смеюсь я не над тобой, просто… — Она прерывисто вздохнула, стараясь выровнять дыхание, отёрла выступившие слёзы. — Просто подумала: хорошо у нас до страстных утех не дошло, а то я, чего доброго, вообще бы на части развалилась.
Верд посмотрел на неё как-то странно, но в глазах его плясали смешливые огоньки.
— Хорошо… Хорошо, что не больно, когда нажимаю. Подожди…
Он пригнул её голову лбом себе на плечо и Тшера почувствовала, как другой рукой он спускается от шеи по её хребту, словно пересчитывая позвонки. А потом ночь полыхнула ещё одной вспышкой неистовой боли, и…
— Прошло, — удивилась Тшера, вскинув голову. — Совсем прошло! — Она пошевелила рукой и недоверчиво усмехнулась.
— Прошла боль, но рана зажила ещё не полностью, — ответил Верд, возвращая на место приспущенный рукав её рубашки. — Руку нужно поберечь…
Они замолчали, взгляд цвета падевого мёда — в ночи совершенно чёрный — затейливым узлом заплёлся с тёмно-зелёным, полным смешливых огней.
«А болотные огни уводят в самые топи».
— …и нагружать её плаваньем пока не стоит, — добавил Верд.
— Я просто умоюсь, — кивнула Тшера и пошла к воде, по пути стаскивая через голову рубашку.
Голую спину огладил ночной воздух, рукояти висевших при поясе Йамаранов чиркнули по обнажённым рёбрам. Дойдя до кромки воды, она обернулась.
Верд уже ушёл, растворившись в осенней ночи.
«К лучшему».
14. Проклятий не существует
Первым этой ночью дежурить выпало Дешрайяту с Вердом. Тшере в напарники достался Кхаб, и это ни её, ни его не обрадовало. Кхаб то ли не выспался, то ли не с той ноги встал, и на Тшеру поглядывал не просто смурно, но с вызовом, будто надеялся на ссору.
— Что, не купился северянин на вассалью хитрость? — наконец спросил он, пошевеливая прогорающее полено.
Тшера бросила на него безразличный взгляд — будто не поняла, что он имел в виду — понадеявшись, что, не получив ответа, Кхаб уймётся. Но нет. Тот хмыкнул, оттянув уголок рта в кривой и довольно зловещей полуулыбке.
— Думаешь, я не сообразил, какая нужда тебя к реке повела? Да только северянин слишком скоро вернулся — значит, не сладилось твоё дельце, Чёрная. Молодец парень, я б с тобой тоже не стал.
— Славно, что предупредил, — невозмутимо отозвалась Тшера. — Я хоть хитрость свою вассалью на тебя попусту тратить не буду. — Она подпустила капельку яда в мелькнувшую на губах тень улыбки.
— Знаю я ваши сучьи повадки: вся ваша любовь одной ночью обходится, а как своё возьмёте — сразу сапогом под сраку, и катись с пригорка, гнилая помидорка.
«Так вот в чём дело!»
Тшера смолчала, улыбаясь всё загадочней, и этой улыбкой, как и невозможностью угадать её мысли, явно Кхаба нервировала. Он поёрзал на месте, будто поудобней устраиваясь, и добавил:
— С такими, как ты, простыни мять — себя в грязь вмешивать. И северянин, к его же благу, это понимает.
— А ты лет двадцать назад, когда ещё в йотарах ходил, в целительные силы грязи веровал, раз не погнушался лечь с такой, как я? А поутру она тебя охотникам за головами сдала. Наверняка же за дело, но не по церосову приказу, а на своём вольном приработке. Могла бы и пощадить после такой-то ночи, да? Ведь ты, ручаюсь, очень старался ей угодить. Но она на тебя даже не взглянула, когда у главного охотника кошель золота брала. Так?
Кхаб вскинул взгляд на Тшеру, стоявшую против него скрестив руки, и глаза его полыхнули красным.
«Или просто отсверк костра отразился…»
— Откуда узнала? — рыкнул он, посопев шумно и враждебно.
— Сам же мне только что рассказал, — с беззлобной усмешкой ответила Тшера. — Пока хвалился, что меня распознать сумел, все свои «гнилые помидорки» и вывалил.
— Вассальи козни, сучьи повадки! — проворчал он, поднимаясь с земли.
Её рука незаметно опустилась к талии, пальцы легли на рукоять Мьёра. Клинок ответил знакомым теплом,
