– Правда? – обрадовался Зубочистка, просветлев лицом.
– Правда, – кивнул Пошта. – Но не сразу. Есть у меня одно дело еще – письмо от крымского хана доставить для гетмана Дорошенко. Я же, как ни крути, листоноша!
После Катаклизма Крым жил, как Дикий Запад, – по закону револьвера. Не было больше стран, государств, полиции и пограничной службы. Были более-менее организованные банды вооруженных людей, присвоивших себе древние названия аналогичных организаций седой старины.
Казачья Сечь (как и Бахче-Сарайское ханство) была образованием скорее политическим, чем географическим. Никто не мог бы сказать, какую площадь она занимала и какое население приютила под защитой гетманской булавы. Есаулы резали друг дружку, как Тапилина и Ступка, хутора переходили из рук в руки, татары совершали набеги, а более всего досаждали выжившим, разумеется, степные мутанты.
Однако у Казачьей Степи была столица – знаменитый Гуляй-город. Названный в честь гуляйпольского приюта знаменитого батьки Махно, Гуляй-город полностью соответствовал своему названию – ибо был не городом в классическом смысле слова, а караваном телег и повозок, странствующих по Степи.
Поэтому лучшей защитой столицы от вражеского нападения было то, что никто не знал (кроме казаков, разумеется), где тот находится – маршрут и расписание движения Гуляй-города были самой охраняемой тайной Сечи. Есаул Тапилина, донельзя благодарный Поште за все, рассказал ему, где по его расчетам будет находиться Гуляй-город через два дня. Листоноша, сдержанно поблагодарив, приторочил связанного Зубочистку к седлу Одина и выехал в гости к атаману.
Если бы не пленник, Пошта доскакал бы за день, но Зубочистка, семенящий стреноженными ногами, заставлял листоношу сдерживать Одина, готового пуститься во весь опор.
Так они и ехали два дня, почти не разговаривая – не о чем было да и незачем. Пошта торопился поскорее разделаться с поручением хана Арслана Гирея Второго и пуститься в погоню за бандой Зубочистки, пока та не добралась до Тортуги.
Наконец вечером второго дня на горизонте показался Гуляй-город.
Зрелище это было эпично и колоссально – почти как Летучий Поезд, разве что менее технологично. Основную инфраструктуру Гуляй-города составляли не фуры или грузовики, а самые обыкновенные телеги и повозки – это освобождало казаков он нефтяной зависимости, а уж лошадкам в Степи корм всегда найдется. Телеги эти и повозки были не из простых – усиленная пуленепробиваемым кевларом, невоспламеняющимся номексом, универсальной спектрой, старомодными титановыми и керамическими пластинами, выковырянными из бронежилетов, каждая телега представляла собой мини-броневик, способный выдержать обстрел из легкого оружия в течение получаса.
Собранные в караван, повозки образовывали гужевой аналог бронепоезда. На стоянках же, следуя заветам древних римлян и скифов, телеги ставили в круг, образуя непрошибаемый периметр, способный отразить набег как степных мутантов, так и татар с бандитами. Татары, впрочем, на Гуляй-город не нападали, следуя заключенному пару лет назад перемирию между Казачьей Сечью и Бахче-Сарайским ханством…
По периметру внешнего круга через равномерные отрезки располагались сторожевые башни – быстросборные конструкции из алюминиевого профиля, наверху которых дежурили пулеметчики и огнеметчики. К одной такой башне и направился Пошта, ведя в поводу Одина и Зубочистку.
– Пошта, – представился он. – Листоноша. У меня письма для гетмана Дорошенко.
– А это кто с тобой?
– Один и Зубочистка, – назвал Пошта своих спутников.
– Один – это восьминогий? – уточнили с вышки.
– Угу.
– А тощий – Зубочистка?
– Ага.
– А ему че тут надо?
Пошта хмыкнул:
– Вы же не спрашиваете, что надо Одину? Вот и про Зубочистку не спрашивайте. Место в стойле я оплачу за обоих.
На башне заржали, Зубочистка зашипел от ярости и унижения.
– Проходи, листоноша! – разрешили с башни. – Гетман любит хохмачей!
Пошта вошел внутрь.
Изнутри Гуляй-город напоминал любое поселение выживших крымчан – разве что поднятое на колеса и привычное к кочевой жизни. Бегали полуголые дети, таская дохлых крыс на палочках, стирали в лоханях и куховарили на кострах женщины, махал кадилом пузатый поп, пьяный в стельку, где-то щелкали нагайки – казаки упражнялись в меткости, где-то ржали лошади, а над телегами, повозками и трейлерами тянулся очень домашний запах – дыма, еды, человеческого пота и самогона.
Казаки, встав на постой, расслаблялись за картишками и мордобоем, собираясь компашками по десять-пятнадцать человек. Бродячие певцы зарабатывали на жизнь, истошно голося: «Это все-о-о-о, что останется после меня…»
Пошта поймал за рукав проходящего мимо не слишком пьяного казака и спросил:
– Где гетман?
– Та-а-ам, – махнул рукой казак, пьяно пошатнувшись. – В шинке.
Шинком оказался трейлер, переделанный под питейное заведение. Гетмана Дорошенко Пошта узнал сразу, хоть никогда и не видел его прежде: огромный, пузатый, с моржовыми седыми усами и длиннющим оселедцем, нос-картошка, глазки-пуговки, ярко-красный татарский халат и меховая казачья папаха, за кушак заткнута булава и «маузер», в руке – штоф самогона, а вокруг толпа прихлебателей, адъютантов, секретарей и высшего командного состава Сечи, пьяного в жопу, веселого и довольного жизнью.
– Гетман! – поклонился Пошта.
– Ты кто? – попытался сфокусировать взгляд гетман.
– Пошта. Листоноша. У меня для вас письмо.
– А-а-а-а, Пошта! Знаем, слыхали! Ты Олеську Тапилину спас. Любо, братец, любо! А ну давай выпьем!
– Нет, – покачал головой листоноша. – На работе не пью. Вот письмо.
Он протянул гетману конверт.
– От кого? – нахмурился Дорошенко, крутя ус.
– От хана Арслана Гирея Второго из Бахче-Сарая.
– Ох ты, ах ты, все мы космонавты! – хохотнул гетман, и казаки подхватили смех. – Хан! Крымского ханства хан! Арсланушка черножопый, шаурма-пилав-чанахи! Ханом себя величает, повар задрипанный!
Казаки уже хохотали вовсю.
– Давай сюда письмо! – Гетман протянул руку, и Пошта с облегчением отдал надоевшее послание.
Гетман разорвал конверт, покрутил письмо в руках и раздраженно ткнул секретарю:
– Читай!
«Вот так вот, – подумал Пошта, пока тщедушный секретарь, нахмурив лоб, напряженно шевелил губами над текстом, – руководитель одной из могущественнейших сил Крыма не умеет читать. Вот и возрождай с такими людьми цивилизацию!»
– Беда, гетман! – побледнел секретарь. – Хан войну объявляет. Пишет – отныне считаю перемирие законченным.
