– Скажите, Ярк, почему вы не воспользовались рунами?
– Я – Ларец Знания. У меня нет руны.
– А почему вы в таком случае не воспользовались вашими знаниями?
– Знания сами по себе ничего не стоят, – сказал старик. – Они лишь приносят беду. Скажите, что может ученый, тоже своего рода Ларец Знания? Физик, к примеру? Господин Резерфорд? Ни-че-го. Он не может воплотить своих знаний без мастера – простого ремесленника, который проведет электричество, выдует из стекла колбу, зажжет газ в горелке... И это разумно, ведь так устроен мир. Большое не может жить без малого, великое – без ничтожного.
– Ларец Руны, выходит, ничтожен? – спросил Айнцигер.
– Вы думаете, применит ли Ларец против вас силы Руны? – старик захохотал. Он раскачивался взад-вперед, утирал слезы, махал руками так, что Воскобойников испугался, не перевернет ли он стол. Отсмеявшись, Ярк произнес: – Он не применит сил Руны просто потому, что умен. Но не ничтожен. Просто я знаю, как и почему. А он – не знает. Руна сама защитит его, если будет в том нужда, но он не из тех людей, кто причиняет зло другим. Собственно говоря, потому он в свое время и стал Ларцом. – Старик помолчал, задумавшись.
– Может быть, прав был Красноглазый Юхи, – пробормотал он. – Может быть, нужно было бросить Руны в озеро. Только они ведь найдутся, и неизвестно, кто вынет их из своей сети или из желудка рыбы. Вас я хотя бы вижу и слышу, и представляю, что вы за люди...
– И что мы за люди?
– Дрянные. Дрянные. Но кто знает, может, другие были бы хуже. Гораздо хуже. А теперь давайте закончим наш разговор. У меня было свое предназначение, у вас – свое...
Неси это гордое Бремя —
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли —
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей.
– Это намек? – поинтересовался немец, жуя.
– Это стихи, – ответил старик. – А намек это или же нет – понимайте, как вам того хочется.
– «Наполовину бесов...» – повторил Воскобойников.
Айнцигер многозначительно посмотрел на комиссара.
– Несомненно, вы меня убьете, – сказал старик, наливая себе в стакан и не предлагая уже гостям. Он говорил спокойно, как человек, столкнувшийся с заведомо более сильной неизбежностью, с цунами, землетрясением, от которого нет уже смысла бежать, ни к чему что-то спасать. Ярк выпил, шумно выдохнул. – Что ж, рано или поздно это должно было произойти. Пожалуйста, сделайте это быстро. Вы военные люди, вы умеете это делать.
– Умеем, – согласился немец.
– Вот и делайте. Я не побегу и не стану сопротивляться.
В этот момент Воскобойников понял, что Ларец Знания гораздо старше, чем кажется. Старше всех людей, когда-либо виденных комиссаром, старше всех, кто живет сейчас, кроме разве что других Ларцов, если они есть. И смерть для него куда более желанна, чем для Воскобойникова или Айнцигера, потому что ему просто наскучило жить.
– Можете взять мой пистолет, – продолжал старик, – я доверяю своему оружию, к тому же он вам пригодится и позже. Пусть это сделает русский.
«Это необходимо?»
«Вы же видите, он сам этого хочет. Он передал всё, что у него имелось, нам – свое Знание. Он больше не Ларец, ему незачем жить дальше».
На свой беззвучный вопрос Воскобойников получил беззвучный ответ. Он прочел его в глазах эсэсовца и готов был отчитаться за каждое слово. Комиссар поднялся, подошел к стене, снял с крючка большой пистолет в кобуре. Он оказался несуразным, огромного калибра – едва ли не больше десяти миллиметров, с неудобной рукоятью. На тусклом металле Воскобойников рассеянно прочел: «Dansk-Rekilriffel-Syndikat. Kobenhavn. Patent Schouboe».
– Это датский пистолет. Большая редкость, – произнес Ярк, не оборачиваясь.
И, пугаясь, что старик успеет всё-таки повернуться, Воскобойников выстрелил в седой затылок финского Деда Мороза.
– Уходим отсюда. Скорее! – крикнул немец.
Он схватил со стола недопитую бутыль, сгреб мясо. Воскобойников застыл, глядя на старика, лежавшего лицом вниз, и немец потащил его буквально за шиворот. Стоило им выскочить наружу, как дом закряхтел, застонал, заохал и стал на глазах оседать, рассыпаясь едкой трухой. Отбежав на несколько шагов, комиссар и эсэсовец оторопело смотрели, как изба в несколько мгновений почти сровнялась с землей, превратившись в окруженный сорняками холмик, уже ничем не напоминавший, что здесь стояло человеческое жилище. Такое бывает спустя сто – сто пятьдесят лет после того, как дом бросают, не раньше... Но Воскобойников успел заметить, как рассыпались в пыль не только бревна и доски, но и железная утварь, развешанная под крышей.... Вместе с Ярком умерло всё, что его окружало. И умерло в свой срок, в ПРАВИЛЬНЫЙ срок.
Но в руках комиссара по-прежнему оставался уродливый датский пистолет, а немец держал черную бутыль с настойкой и мясо.
– Вершинин! – крикнул комиссар. – Ко мне! – Что же бойцам объяснять, черт их дери?! Они же видели, как дом...
– Вы напрасно кричите, – сказал немец с ледяным спокойствием. – Их уже нет.
– Что?! – Воскобойников повернулся.
– Их нет. Посмотрите сами...
От небольшого воскобойниковского отряда остался один Керьялайнен. Он сидел на заднице прямо на мокрой, будто весенней, земле и сжимал в руках винтовку. Остальные лежали как попало, словно смерть застала их внезапно, но Воскобойникова испугало не это, а липкая прозелень на лицах мертвецов, словно они лежали здесь не день и не два. Тянуло памятным по гражданской трупным запахом.
– Сколько нас не было?! – прохрипел комиссар.
Керьялайнен молчал, с ужасом глядя на ближайшего к нему мертвеца. Это был Каримов, щекой упавший на свой трофейный «суоми».
– Вставай, сволочь! Вставай! – Воскобойников рванул финна за плечо, поднял, наотмашь ударил по лицу рукой с зажатым в ней пистолетом. Брызнула кровь, Воскобойников замахнулся снова, но его остановил немец, жестко схватив за запястье:
– Стоп! Он здесь ни при чем.
Комиссар сделал несколько глубоких вдохов, потряс головой и пробормотал:
– Прошу прощения, Керьялайнен... Прощу прощения...
Толстое лицо финна тряслось, из разбитого носа на подбородок лилась кровь.
– Сколько времени прошло с тех пор, как мы с комиссаром ушли? – спросил Айнцигер. – Слышите меня, Керьялайнен? Сколько времени?
– Двадцать... тридцать минут... господин офицер...
– И что же произошло с людьми?!
– Они умерли... Умерли прямо там, где сидели, господин офицер, – сказал финн, утирая кровь рукавом. – Словно у всех разом остановилось сердце. Это произошло, как только вы вышли из дома, господин офицер...
