3
Вляпался. Нашел приключений на задницу.
Мысли в голове кружились, как мухи над дерьмом, злые, остервенелые, и каждая кружила по одной и той же бездумной траектории.
Надо остановиться, сойти с круга. Подумать, переосмыслить. Жизнь дает возможность понять что-то. Бла-бла-бла! Остановился, переосмыслил.
С другой стороны, при чем здесь жизнь? Шанс у него действительно был, и никто ему денежных заказов напоследок не навязывал. Сам хотел. Значит, просто шансом не воспользовался. Сам пошел на новый круг. Не жизнь виновата, он сам виноват. Незачем было брать заказ, идти на новые риски. Пусть даже дело выглядело совсем безопасным. Видимость.
Безопасного честного дела за такие деньги не бывает. Это самообман. Если не рискуешь жизнью, то подставляешь под удар честь, совесть, репутацию. Репутация, если он так и так уходит, не дорого стоит, на честь и совесть всегда было плюнуть и растереть. Во всяком случае, сам себя он убеждал именно в этом. Но если все так радужно, то отчего внутри ноет и дергает, как больные зубы.
Снейк был мрачнее, чем с похмелья. Поговорить с бородатым Мун не успел, но видел, что тому все происходящее, мягко говоря, очень не нравится. А ведь он и половины не знает. Для него они пока просто получили заказ от военных. Впрочем, почему «только»? Для многих в Зоне такой заказ уже западло. А тот, кто его берет, — пасюк.
За такими мыслями Мунлайт протопал через половину базы. Шли молча. Охраны поубавилось. Да и если до базы их вели под конвоем, то после общения с генералом от всего конвоя остался один солдатик. Да и тот был скорее проводник. Им вроде как доверяли. Их вроде как освободили. Но ощущение того, что «большой браг следит», не отпускало.
Их довели до барака, проводили внутрь. Провели сумрачным, стылым коридором с дощатым полом, доски которого были настелены, кажется, прямо на землю. Во всяком случае, снизу тянуло могильным холодом. Провожатый толкнул одну из последних дверей. Комнатка за дверью оказалась крохотной. По обе стороны от двери стояли двухъярусные кровати. Между ними в узком проходе устроилась крохотная тумбочка с покосившейся дверкой и зияющей сверху дырой. По всей вероятности, прежде там был ящик.
На стене справа над нижним ярусом болталась глянцевая фотография какой-то голосистой девки из журнала «Плейбой». О принадлежности девицы к журнальной фотографии говорил формат. Картинка была длиной в три листа формата А4. Чуть ниже крупной груди и по в меру стриженной интимности пролегали полоски, оставшиеся на бумаге в местах сгибов. На верхней койке валялась ободранная гитарка. Ленинградская, оценил Мун знакомые очертания. Дрова, а не инструмент. Хотя и они не в филармонии.
Левая сторона комнатенки выглядела необжитой.
Ваше место, — кивнул провожатый на пустые койки слева.
Возле параши? — мрачно съязвил Мунлайт.
Туалет налево в конце коридора, — проигнорировал остроту солдатик. — В помещении курить запрещено. Только на улице.
Мун почувствовал, как возникает желание закурить, несмотря на то, что давно забросил привычку. Но сейчас высмолил бы пару сигарет с удовольствием, просто чтобы посмотреть, что этот рядовой необученный станет делать. Но сигарет не было.
Завтрак, обед и ужин по часам, — продолжал солдатик тоном обиженной жизнью школьной учительницы. — Я зайду и провожу.
Чтобы вести кого-то, нужно самому не быть блуждающим в темноте, — туманно поведал Снейк.
Провожатый замолк. На бородатого поглядел странно и поспешил выйти. Хлопнула тихонько дверь. Сталкеры остались вдвоем.
Мунлайт прилепил улыбку, втиснулся в узкий, чуть шире, чем в купе поезда, просвет между койками и плюхнулся на нижний ярус.
Жить можно, — поведал он. — Только я, пожалуй, сверху. А то вдруг эта штука не выдержит, меня ж тогда под тобой, большой Змей, похоронит.
Порождение Тьмы, — недовольно пробурчал Снейк.
Само такое.
Ты какого черта не сказал, кто он?
Вопрос вышел невнятным, но седой прекрасно понял о ком речь.
Не шуми. Думаешь, я знал? Для меня это такое же открытие. Кто мог предположить, что этот дурачок с приборчиком для поиска аномалий — вояка?
Кто угодно.
Значит, мы с тобой два дурака, — пожал плечами Мун. — Зато при деньгах.
Седой запустил руку за пазуху и принялся выкладывать на тумбочку банковские пачки. Снейк смотрел за ним без удовольствия. Наконец на тумбочке выстроилась небольшая, но внушительная пирамидка. Снейк почесал бороду.
Когда продаешь душу дьяволу, главное — не продешевить.
Это задаток, — похвалился Мунлайт наигранно-бодро и принялся перекидывать пачки в возвращенный ему, как и было обещано, рюкзак. Правда, содержимое рюкзака подверглось тщательному досмотру, и кое-чего внутри не
хватало.
Я не работаю на военных, — пробурчал бородатый.
Работать буду я. А потом мы уйдем отсюда. Вместе. С деньгами. Навсегда.
Снейк зло стукнул по стене кулачищем. Мун покачал головой, хотел сказать что-то, но не Успел.
Дверь распахнулась, заставляя Снейка отступить в сторону, и на пороге появились хозяева комнаты.
Двое крепких молодых парней с рязанскими рожами.
Здрасьте, на фиг, — ухмыльнулся вошедшим Мунлайт.
Один из парней молча кивнул, второй просто проигнорировал. Дружелюбием они не отличались. По всей вероятности, о том, кто их новые соседи, они знати. И вероятно, это их не радовало.
Мун молча наблюдал, как двое армейских пытаются существовать в крохотной комнатушке в обычном режиме, стараясь не замечать непрошеных соседей.
Тот, что не реагировал на новых соседей вовсе, сунулся в проход. Седой откинулся, лег на кровать, убирая с прохода ноги. Вояка продефилировал мимо так, словно Мунлайт был мебелью. Уселся напротив к тумбочке, выволок из нее лист бумаги, карандаш и принялся что-то писать.
Стихами балуешься? — полюбопытствовал Мун. Парень поглядел недобро, перевернул лист, словно
боялся, что седой прочитает, хотя Мунлайт лежал так, что при всем желании увидеть, что там написано, не мог.
Ты чё нарываешься? — спросил так, словно собирался убить.
Вообще-то просто светскую беседу поддерживаю, — усмехнулся Мун. — Гитару увидел, подумал, может, песенки сочиняешь.
Парень побагровел и начал медленно подниматься с койки.
Федя, спокойно! — вмешался второй, тот, что выглядел чуть более дружелюбно.
Федя угрожающе качнулся и плюхнулся назад, так и не поднявшись в полный рост.
Это моя гитара, — неприязненно проговорил второй.
Да хоть генерала вашего, — фыркнул Мун. — Чего беситься-то?
У него брата две недели назад на кордоне подстрелили, — едва слышно сказал гитарист. — Еле-еле откачали парня. Сейчас в Москве в госпитале Бурденко.
Мун поперхнулся. Понятно тогда, чего на них эти солдатики волком смотрят. Они для них враги. С другой стороны, если тебе поздно вечером во дворе встретились гопники и отобрали телефон, это вовсе не значит, что все, кто выходит на улицу после десяти часов вечера, — гопники.
