— Ну…
— Как часто приходя на кладбище ты начинал на нем что-то менять, путаясь под ногами едва плетущихся кладбищенских смотрителей?
— Так было лишь однажды. И там не было смотрителей до моего появления. Теперь их двое. Старики, но еще крепкие.
— Ну да. Дай догадаюсь — и присматривают они за кладбищем где погребена твоя почтенная бабушка?
— Не только она.
— Тогда они приглядывают считай за твоим личным кладбищем, где помимо них покоятся и другие.
— Да — признал я — Можно назвать моим личным кладбищем.
— То-то и оно! Вернее — вот оно! — взявшись за деревянную мокрую ручку, старик остановился, обернулся ко мне — Вот оно! Ты вмешался там, потому что это было для тебя личным. Неприемлемо, что никто не оберегает важные для тебя могилки. Потому назначил сам туда смотрителей.
— Да. Пробил эти должности через районную администрацию. Сделал щедрый взнос в несколько профсоюзных касс. И сам же оплатил им небольшие зарплаты на годы вперед. Туда идут отчисления с пары моих небольших портфелей активов. И что?
— А то, что и здешнюю ситуацию ты посчитал личной! Стариков пожалел сирых да убогих, Охотник?!
— Да. Пожалел — я почувствовал, как сжались мои челюсти, как вздулись желваки — Холл! Он…
— Ну да! Жрали до тебя пустую баланду, умирали в холоде!
— Да!
— Чушь! Кто мешал им регулярно дергать за рычаги, чтобы держать Холл в тепле и сухости? Замок? Нет! Кто мешал им регулярно убираться?! Замок? Нет! Кто мешал им откладывать часть оставленной охотниками вроде Антипия добычи на морозе и потихоньку съедать лишь часть, добавляя волоконца мяса в якобы пустую баланду?! Замок? Нет! Кто мешал им самим постоянно выходить на охоту, чтобы добывать дрова в полусотне метров от Бункера? Ну в трех сотнях метров! Да риск! Ну и что? Замку все время рисковать?! Кто мешал им организоваться и однажды просто послать небольшую делегацию ко входу в Замок и спросить — помощь нужна? Какая? Может вместе сходим за дровами? Кто мешал им так поступить? Замок? Нет! Запомни, Охотник — холловцев устраивает то, что они имеют! Нет ничего — устраивает! Есть много — устраивает! Но они всегда будут чем-то недовольны сколько ты им не дай!
— Хм…
— Что? Задумался наконец?
— Я… они старики…
— Для тебя — старики! — жестко произнес Михаил Данилович — А для меня — ровесники! Или те, кто намного помладше меня! И в Замке есть три восьмидесятилетних старика, что еще недавно регулярно выходили на охоту с рогатинами! Да у них было при себе огнестрельное оружие — но ни разу они не потратили ни единого патрона! Ни разу! И шли они на лыжах и снегоступах! И тушу назад также тащили! Все ради жесткой экономии ресурсов! Ты знаешь почему Антипий на самом деле перестал охотиться?
— Он…
— Не знаешь! А я скажу — надоело ему вечно кормить вечно недовольный Холл! Просто надоело! Он себе даже помощника путевого найти не мог — никто не хотел задницей шевелить и ею же рисковать в пурге! НИКТО! Зато все они умеют строить жалостливые лица! И ты… такой весь умный, мудрый и напичканный житейскими историями поддался на эту стариковскую магию — слезливые глаза, шамкающие рты, согбенность спин, шаркающая похода и качающиеся при каждом шажке головы!
— Среди них есть те, кто действительно не может ничего уже сам.
С шумом выдохнув, хозяин Замка медленно кивнул:
— Да. Есть. Но поверь — у них есть все необходимое для нормальной жизни. Сбалансированное питание, теплые помещения, отдельные нары. Что еще Бункер может предоставить тем, кто за сорок лет своего пребывания в тюремных крестах не скопил не столь уж великой суммы за уплату проживания в Центре? Половина из них все это время с радостью меняла дополнительное тюремное питание на самогон! Годами! Или наоборот — с радостью раздавали все ценное в обмен на жратву! А ведь для того, чтобы накопить за такой долгий срок так немного золота или полезных вещей не надо много усилий! Достаточно хотя бы немного сдержанности! Я! Я попал в промороженный ледяной крест голым и с ножом в боку! Так вот жизнь сложилась! А до этого я улетел башкой вперед с поезда дальнего следования, опоенный, ограбленный, раздетый, а когда начавший приходить в себя, получивший два удара ножом и пинок в грудь! Я умирал, когда надо мной склонился мужичок путейный обходчик. Он что-то спросил… я, лежа в обжигающем снегу, кивнул, он меня поднял… и толкнул. И вот я в кресте! А в ушах звучат единственные его расслышанные слова: «Дергай за рычаг! Дергай за рычаг!».
Сделав несколько глубоких вдохов, Михаил Данилович ткнул в меня пальцем:
— Каков рабочий стаж сейчас там?
— Ну… в целом как раз лет сорок… — сразу понял я к чему он клонит.
— Именно! Вот скажи мне теперь — государство платит пенсию тем, кто не отработал ни года за свою жизнь?
— Нет.
— Верно! Потому что не заслужили! В мое время таких называли тунеядцами! И паразитами! Таких раньше в тюрьмы сажали!
— То время прошло.
— Да ну? И как? Начали бездельникам пенсии платить?
Я промолчал. Сделав еще несколько частых и уже не столь глубоких вдохов, старик устало махнул рукой:
— Не хотел я срываться.
— Зато искренне все было.
— Ты в ситуации, когда приходишь к кому-нибудь в гости, а тут вдруг из какой-то темной кладовки выползает плаксивая оборванная старушонка и пугливым шепотом начинает горько жаловаться на судьбу свою — дети меня ни во что не ставят, вечно помыкают, почти не кормят, каждый день спрашивают, когда уже сдохну… и ты, весь такой оторопев, все это слушаешь и цепенеешь от ужаса. Ты ей веришь! И да — к сожалению существуют такие твари родственники, что собственных престарелых родичей в голоде и холоде держат! Но иногда бабка просто лжет! В нашем же случае — пятьдесят на пятьдесят. Но раз пятьдесят на пятьдесят, то почему вторая половина не может помочь первой и заодно послужить на благо всему Бункеру? Уф…
— Вам не стоит так нервничать.
— За меня не переживай — при всем желании от инфаркта помереть не получится — усмехнулся Михаил Данилович — И у тебя тоже не выйдет, если шагнешь со мной за эту дверь и дойдешь до конца неблизкой дороги. Заодно получишь хотя бы часть ответов.
— Так я все же узнаю сегодня какие-то ответы?
— О да, Охотник. Узнаешь… и поймешь, почему тебе хотя бы для начала попритихнуть на пару лет, чтобы хорошенько оглядеться в чертовой ведьминой корзинке этого мира и понять почему не следует с разбегу тут что-то менять.
— Я уже чувствую себя пристыженным.
— Удивил! Каждый день я чувствовал зыбь стыда, когда глядел на Холл. Да жалко стариков! Но если всех жалеть и щедро кормить, то нарушим баланс и быстро вымрем. Уж лучше я лишу их переедания и чувства сытости, чем разрушу то, что поколения сидельцев возводили тут до нас! Всех их усилий хватило на постройку хрупкой теплой скорлупки посреди морозного мира. И я не буду тем, кто разрушит все их начинания! Прошу!
Он налег плечом на дверь, и та послушно открылась. Нам в лица тут же ударила морозная волна воздуха, коридор загудел гигантской музыкальной трубой. Я поспешно шагнул через порог, Михаил Данилович отпустил с трудом удерживаемую створку и дверь с грохотом закрылась. Со свода обрушилась солидная порция снега.
— Мы в лавовой трубе — пояснил старик.
— Уже видел такую — кивнул я.
— У луковианцев — кивнул и собеседник, после чего поднял руку в меховой варежке и указал — А такое тоже видел?
— Обалдеть — выдохнул я вместе с облачком пара — Нет… такого не видел…
В десяти шагах от нас ледяной пол начинал идти под уклон, переходил в широкие ступени и заканчивался покрытой мелким снежным крошевом колышущейся темной водой, на которой покачивалась одинокое сооружение, представляющее из себя сбитое из досок глубокое корыто с тремя скамейками внутри. И раз есть скамейки и борта, то стало быть это лодка. Лежащие на бортах три шеста и сидящий внутри незнакомый мне укутанный в меха старик доказывал мое предположение.
— Давайте уж быстрее, пока я тут не околел вконец! — сварливо рявкнул старик, берясь за один из шестов — Угреб бы, да против даже такого хилого течения уже не выгребу.
