До начала ярмарки я ему посоветовал изготовить парочку лопат для демонстрации, может спрос появится, хоть и сомнительно. Вот в армию такую лопатку протолкнуть бы, да заказ на производство получить. Тогда можно было бы и заводик поставить, где-нибудь неподалеку. Но, как говорится, не по Сеньке шапка. Не допустят к золотой жиле нас с Митричем толстопузые генералы от снабжения и фабриканты. Идею тактической армейской лопатки либо похерят, либо успешно перехватят.
Обратно по деревне идти не рискнул. Кто знает этих озлобленных родственничков тех девок, вдруг действительно рискнут отобрать у мальца денежки, ну или побить для острастки. Обошел Добролюбово задами. Времени затратил чуть больше, зато добрался до дома живым и невредимым.
А ближе к вечеру, нежданно-негаданно в гости нагрянули мои деревенские приятели во главе с Костяном, коего с моей легкой руки стали звать Дылдой.
— Андрюха, первые боровые пошли! — едва ли не от самой калитки осведомил меня главарь добролюбовских пацанов. — Ай да, по утряни в лес, а послезавтрева отвезем в Калугу! Щас, пока их немного, на грибах можно нормально заработать. Опосля уже не получится, их возами повезут на городские рынки.
Разумеется, без разрешения своей опекунши принять столь судьбоносное решение я не мог. Впрочем, Егоровна к моему походу за грибами в компании деревенских парней и последующей их реализации в Калуге отнеслась вполне нормально.
— Ты токо от народа не отрывайся. Корзину на чердаке подберешь по себе, там их много.
Глава 17
Глава 17.
Вперед друзья, вперед пора настала,
Канун исхода празднует народ.
Еврейское казачество восстало,
В Биробиджане был переворот.
В казачий круг сошлись мы втихомолку,
Блюдя законы всех великих смут,
Прикрыли мы папахами ермолки,
и к седлам приторочили талмуд.
Я.А Гольдштейн (Я. Голяков)
Герман Яковлевич Берг выходец из некогда знатного, но со временем обедневшего рода лифляндских немцев, несмотря на практически полное отсутствие Дара или «мохнатой лапы», сумел дослужиться до чина статского советника[1] исключительно за счет своих личных талантов, удивительной работоспособности и врожденного чутья матерой ищейки. После окончания юридического факультета Владимирского университета он несколько лет служил в столичной жандармерии на скромной должности кабинетского регистратора. Однако работа с бумагами не пришлась по душе энергичному юноше. Он написал рапорт о переводе в линейную часть, а именно, в один из отделов по борьбе с организованной преступностью. Несколько раскрытых лично им громких преступлений, участие в перестрелках, где он был пару раз тяжело ранен, и на молодого поручика от жандармерии обратило внимание высокое начальство. Далее карьерный рост Германа Яковлевича продолжался вполне себе успешно. К сорока годам ему предложили перейти в Пятое отделение Главного Жандармского управления, иными словами в имперскую контрразведку с приличным повышением в должности, звании и, разумеется, денежном содержании. С тех пор он формально числится статским, однако власть его распространяется также и на многих военных чинов, как ни крути, но по «Табели о рангах Российской империи» Герман Яковлевич генерал.
Информация о намечающемся заговоре с целью свержения существующего Государя Императора легла ему на стол еще два месяца назад. Это была даже не информация в полном смысле, так, весьма смутные подозрения, на основе полученных от одного завербованного российскими спецслужбами работника британского посольства сведений. Этому человеку посчастливилось случайно подслушать разговор двух высокопоставленных сотрудников. В этой, в общем-то нейтральной беседе проскользнула лишь тень намека о неких переговорах между кем-то из высших аристократических структур Российской Империи с представителями шестого отдела британской Military Intelligence. Если бы не пытливый ум Германа Берга, на эту часть отчета осведомителя никто не обратил бы внимания. Однако дотошному немцу хватило и этого, чтобы инициировать тайное расследование, что называется, на свой страх и риск.
Поскольку дело касалось самых верхов российской властной пирамиды, статскому советнику и его людям пришлось приложить максимум изворотливости, чтобы сохранить всё в секрете. Однако материалы, добытые в результате проведенных мероприятий, заставили его написать рапорт с просьбой о личной встрече с Государем Императором. Как прожженный службист, Берг понимал, что отдавать добытый компромат на приближенных царю высших чиновников, в том числе на его родного брата в чьи-то другие руки, смертельно опасно не только для дальнейшей его карьеры, но и жизни и всё-таки решил рискнуть. Тут пан или пропал.
В результате получился все же пан. Герман Яковлевич добился-таки встречи с Петром Васильевичем. Изложив факты, контрразведчик ожидал чего угодно — от бурной реакции на предательство брата, до громов и молний на свою бесшабашную голову, дескать, как посмел заподозрить родного человека в злонамеренных действиях против правящего монарха. Однако случилось то, чего статский советник не ожидал в принципе. Государь внимательно его выслушал, после чего извлек из встроенного в стену сейфа обычный почтовый конверт с наклеенной двухпенсовой маркой и проштампованный одним из лондонских почтовых отделений.
— Вот, уважаемый Герман Яковлевич, ознакомьтесь. Только вчера фельдъегерской службой доставлено. Пока кроме меня, автора письма и того, кто переслал его в Россию, никто с содержанием данного послания не ознакомлен. Вы станете четвертым посвященным в это дело.
Берг в совершенстве знал английский и, не пользуясь приложенным переводом, начал читать оригинальный текст, написанный рукой ирландца Шона Мак-Грата. По мере прочтения документа, брови его поползли на лоб. Информация, конечно, весьма ценная. Но более всего опытного контрразведчика поразил тот факт, что случайно подслушанный разговор двух английских разведчиков оказался ничуть не менее ценным с информативной точки зрения, нежели многодневная упорная работа всей его агентуры. А еще он понял, что не будь этого письма, визит к монарху мог бы обернуться весьма и весьма для него печально, поскольку гарантий, что ему поверят, особо и не было. Входя в кабинет Государя Императора, Берг надеялся на чудо. И вот оно, прямое подтверждение его подозрений из независимого источника. Как человек набожный, Герман Яковлевич искренне от всей души пожелал здоровья ирландцу. К сожалению, эти его пожелания так и остались втуне, ибо к тому времени тело Шона Мак-Грата уже покоилось на задворках кладбища Пер-Лашез среди захоронений бездомных бродяг и других парижских нищих.
— Государь, я поражен до глубины души, прекрасная агентурная работа наших сотрудников, — только и смог вымолвить чиновник по прочтении предложенного документа.
— Уверяю, вас, Герман Яковлевич, я поражен не меньше вашего, но не только качеством проделанной работы — это само собой, а масштабами заговора, но главное тем, что его возглавляет мой родной брат, — криво улыбнувшись, сказал император. — Похоже, сам Господь послал мне вас в столь тревожный для нашей родины час, более и опереться не на кого.
От этих слов сердце статского советника приятно защемило. Разумеется, стать пусть штатским, но генералом к сорока пяти годам — великое достижение для никому неизвестного дворянина из провинциальной чухонской глубинки. Но это всего лишь пятый класс по «Табели о рангах» и, как бы он ни старался, при других обстоятельствах выше чином ему не прыгнуть. И вдруг, нежданно-негаданно, впереди замаячило нечто большее, значительно превосходящее все его былые чаяния и надежды. Герман Яковлевич мгновенно понял и оценил открывающиеся перед ним перспективы. И за это свое светлое будущее он готов не то что Государю Императору верой и правдой послужить, грызть горло всем, кто вольно или невольно станет на его пути к этому светлому будущему.
