— Так никто же из них не погиб, — хмуро сказал второй.
— Потому что красношеий оказался благородней нас!
— Они смотрели эту траханую передачу! Ты не хуже меня знаешь, Толька, что эти имперские передачи кодируют людей…
Толька?! Анатолий! Анатолий — командир "Детей Урагана"! Какая удача… но странно — Колька почему-то не мог вызвать в себе ненависти или хотя бы неприязни. Слишком уж искренним был возмущённый голос.
— Мы не убийцы, ты что, не понимаешь?! Мы воюем за свободу людей от имперской дряни, но мы не должны убивать направо и налево! Иначе окажется, что всё, что про нас рассказывают — правда! Почему ты не поехал к их штабу, первому попавшемуся, не кинул гранату туда?! Это было бы так же тупо, но по крайности…
— Толька, я не трус!
— Тогда просто жестокий дурак! Если для тебя ничего не значит клятва, которую мы принесли Учителям там, на юге, то тебе не место среди нас!
Колька посмотрел на часы.
Час.
Его двустволка была заряжена восьмимиллиметровой картечью. С такого расстояния снесёт обоих… И Колька показал часы Борьке.
Этого было достаточно, потому что Борька выстрелил немедленно — и, конечно, не в Тольку.
— Ах! — вскрикнул подстреленный, хватаясь за бок. Толька тут же сделал прыжок-кувырок в сторону, пригнулся, вскакивая. Борька выстрелил ещё и ещё, в уже падающего террориста. Потом, вскочив, подбежал к нему — Колька видел, как Борис, воткнув ствол в ухо корчащегося раненого, разнёс ему череп со словами:
— Сдохни, тварюга!
Место бивака буквально опоясали вспышки выстрелов. Колька различал звуки револьверов и грохот обрезов, видел, как пионеры попадают — несколько человек даже не успели сдвинуться с места, кое-кто пробежал несколько метров и свалился, подстреленный; один рухнул прямо в костёр. Остальные отстреливались — Колька слышал, что у них в руках пистолеты-полуавтоматы, непонятно по звуку, какие. Может быть, есть и более мощные стволы — в чехлах на мотоциклах, а там… Ага, побежал один — и словно получил удар кулаком в грудь, свалился навзничь. Похоже, это кто-то из ребят Гая…
— Прикрой! — крикнул Колька лежавшему неподалёку парню и перебежал ближе. Перекатился. Стоя на колене, поймал — инстинктивно, по стволу — спину в алой куртке, нажал левый спуск. Человек в алом упал на бок, заскрёб уголь каблуками. Колька перебежал ближе ещё — к одному из опорных стояков рядом с костром. Чуть высунулся — две пли выбили бетонную крошку на уровне шеи, он успел заметить окаменевшее лицо, прищуренный глаз и шарящий ствол пистолета за колонной наискось. Выставив дробовик, Колька разрядил второй ствол — и чуть не схлопотал пулю в лоб, выглянув снова. Картечь попала в колонну. Колька отбросил дробовик и, достав парабеллум, выкатился из-за колонны… но стрелявший в него уже падал, прогнувшись назад и приоткрыв рот.
— Не давайте им уйти вглубь! — крикнул Колька, заметив, как мечутся среди колонн фигуры. — Уйти не давайте!
— Ма-моч-ка-а-а! — взахлёб закричал кто-то совсем рядом. С таким ужасом закричал, что у Кольки даже волосы на затылке сделались похожими на жёсткую щётку. — Ма-а… — и выстрел из "нагана". На миг Колька — чёртов раздвоенность! — представил себе, каково это: прятаться за угольными кучами, задыхаясь от страха, слышать, как хрустят шаги — всё ближе и ближе, и знать, что всё равно найдут. Но он был уверен — нет, никто из ребят Живко не крикнул бы, вымаливая жизнь у врага. Ни-кто.
Мелькнул ещё один силуэт. Знакомый!
— Толька, стой! — закричал Колька, бросаясь за ним. Распластался за кучей угля — Толька отпрянул за колонну, ловко выстрелил из-под руки, уголь взвился крошкой. — Стой!
— Стою, — с одышкой от напряжения, но без страха, сказал Толька. — Мне бежать смысла нет. Вы же тут всё окружили?
— Точно, — не стал отрицать Колька, переползая по углю. Высунулся — Толька тут же выстрелил. — Может, хватить палить? Бросай оружие и выходи.
Толька засмеялся:
— А ты шутник, оказывается!
— Слово чести, — сказал Колька, — никто тебя не тронет. И вообще… сейчас в Семиречье нет общего военного положения, а тебе нет шестнадцати. Тебя не казнят. Ты ведь уже понял, кто говорит-то? Веришь моему слову?
— Верю, — серьёзно ответил Толька. — Верю, только не в этом дело… Я вас ненавижу. В этом всё дело, вот штука-то…
— Ты помнишь свою мать? Отца? — спросил Колька.
— Нет, — отозвался Толька. — И вообще — у меня вчера был день рожденья. Мне шестнадцать, Ветерок. А быть повешенным — очень противно. Я уж так…
— Я выхлопочу тебе помилование… — начал Колька.
— И что? Тюрьма? Сколько? Пожизненно? — Толька засмеялся. — Не. Не надо.
— Тогда с днём рождения, — серьёзно сказал Колька. Он не издевался над врагом. Он поздравлял его с праздником.
— Спасибо, — голос в ответ был тоже серьёзен.
— И ты готов умереть? Готов умереть за то, что не стоит твоей смерти? Не стоит, Толь. Тебя обманули. Всю жизнь тебя обманывали. Готов?
— Конечно. Какой иначе смысл верить? Мой Учитель говорил — если взял в руки оружие, то не выпускай его до победы… — отчётливый выдох, полный тоски, — …или смерти.
— Это он послал тебя сюда? — спросил Колька. — Тебя послал, а сам остался прятаться в джунглях на юге? — в ответ было молчание, и Колька встал в рост. — Давай кончать с этим. Выходи и бросай оружие. Или выходи, и посмотрим, кто быстрей стреляет. Если ты — тебя отпустят. Это тоже моё слово. Все слышали?! — повысил он голос.
Он стоял открыто, опустив руку с длинноствольным пистолетом — и Толька шагнул из-за колонны, так же держа в опущенной руке тяжёлый древний "маузер". Юношей разделяли метров пятнадцать. Толька улыбался.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — кивнул Колька. — Третья встреча — это последняя. Как в сказке.
Толька вскинул пистолет…
Колька попал в него сразу, потому что стрелял, не поднимая руки полностью, почти от бедра, двигая лишь кистью. Толька всё-таки выстрелил тоже — но его руки после попадания дёрнулись, и пуля взрыла уголь в стороне. Второй выстрел ушёл и вовсе в небо — в дыру потолка. С ничего не выражающим лицом Толька медленно упал на спину — пистолет вылетел из его руки. Краем уха Колька услышал восторженные крики.
Он убрал "парабеллум". Сделал несколько шагов — достаточно, чтобы увидеть, что его пуля попала Тольке в грудь. Тот часто дышал, закрыв глаза и облизывая губы. Кровь на алой куртке казалась лишь тёмным пятнышком, и Колька подумал вдруг, что алый цвет формы "Детей Урагана" отражает не только желание ярко выглядеть — это ещё и страховка от паники в бою. На красном не так заметна кровь.
