Сложив ладони лодочкой, я набрал полные пригоршни воды, поднес к губам, глотнул… И тут же выплюнул, борясь с рвотными позывами!
Канализация! Никакая это ни вода, а отходы жизнедеятельности огромного, многомиллионного города, вот что ревело и шумело в темноте предо мной!
Впрочем, не в темноте. Неожиданно я заметил легкое, мертвое свечение внизу, по берегам подземной клоаки – это светилась плесень и слизь, разлагавшиеся отходы, всякая дрянь, скопившаяся здесь за десятки лет. Меня замутило, и я поспешил выбраться обратно, в тот коридор, по которому пришел…
* * *
Теперь каждый шаг давался мне с великим трудом. Разочарование, охватившее меня у водопада, едва не заставило броситься в озеро нечистот, чтобы разом покончить со всеми мучениями. Только сделав над собой усилие, я ушел прочь от пролома в кирпичной стене, за которым шумели отходы и тускло светилась могильным светом гниль.
Я шел, пытаясь сосредоточиться, пытаясь вызвать какие-нибудь хорошие воспоминания, но в голове рождалось лишь одно видение – высокий, узкий, граненый стакан, полный до краев холодной, чистой воды…
Один раз я не выдержал, и начал лизать языком сырую стену, попавшуюся мне в одном из коридоров. Облегчения не наступило, а язык распух и начал кровоточить, лежа во рту, словно огромное, шершавое бревно.
Я окончательно утратил чувство реальности. Тьма и отчаяние способствовали тому, что я забыл, как выглядит мое тело, я пытался вспомнить, как выглядит мое лицо, но не мог, а временами мне казалось, что ни какого «меня» нет, а есть только странное, маленькое, слепое и отчаявшиеся существо, сидящие у меня в голове, и несут это существо два других, находящихся далеко внизу, и называемых «ноги»… Наверное, так сходят с ума, по крайней мере я был уверен, что мой рассудок помешался…
…Не помню точно, спал я или нет – вряд ли можно назвать сном тот полубред, когда тебе все равно, открыты или закрыты у тебя глаза, сидишь ты или стоишь, спишь ты или идешь, спотыкаясь, во мраке…
Очнулся я от резкой боли в груди, и даже не удивился этому, настолько привычным стало для меня это ощущение за последние дни. По-прежнему вокруг стоял глухой, глубокий, могильный мрак. Я лежал на спине посредине низкого помещения, из которого вели в разные стороны три тоннеля. Как я сюда попал, что со мною было, где мне довелось пройти до того, как я рухнул здесь без сознания – я не помнил.
Мои ожоги стали болеть как-то по-другому – исчезла дергающая, заставляющая вскрикивать при каждом неловком движении, режущая боль. Теперь грудь просто сильно саднило под грязными бинтами, она чесалась, зудела и иногда хотелось изо всех сил впиться ногтями и разодрать все эти струпья, сочащиеся сукровице, только бы унять зуд.
В довершении всех бед у меня поднялась температура, я обливался потом, а в ушах постоянно что-то шумело и звенело. Воистину, я шагал во тьме только по инерции, только лишь потому, что последней моей разумной мыслью было: «Надо идти!»…
Иногда, в редкие минуты, когда бред оставлял меня, я плакал в бессильной злобе на весь свет, на Бога, который никак не прекратит моих мучений, на мертвого Паганеля, даже на Николеньку, хотя я и понимал, что не вправе на него злиться.
Потом начались кошмары. Я уже не просто шел наугад, нет, я спасался от призраков, мчащихся за мной в темноте, касающихся меня тонкими, костлявыми пальцами, когда я падал без сил, злобно шипевших мне в спину, куда бы я не повернул в своем бездумном движении.
То и дело предо мною возникал злобный, грозящий мне пальцем Судаков, с всклокоченными, смерзшимися волосами, в которых виднелись снежинки и комки земли, но когда он пропадал во мраке, на его место вставал возникший из ниоткуда черный, страшный в своем посмертном уродстве Паганель, протягивающий ко мне обгоревшие руки с белыми, светящимися зеленым, ногтями.
Я пытался креститься, зажмуривать глаза, бежал наугад, спасаясь от ужасных видений, но ничего не помогало, и в какой-то момент я ясно понял – все, конец!..
* * *
Темнота клубилась надо мною, наваливалась, обволакивала, давила… Но это не было обычным, чернильным мраком – в темноте блуждали какие-то бесформенные пятна, тени, слышались голоса, окликавшие меня по имени.
Я видел… Видел копошащегося среди пластов земли владыки подземного царства Ныя, многоголового и многорукого ящера с кольчатым хвостом. Видел несущуюся сквозь рваные облака и свет мириадов звезд полыхающую ярким огнем Сваргу, и небесный кузнец раскатисто хохотал, потрясая исполинским молотом, а его огненная борода развевалась на ураганном ветру.
Я видел битвы во мраке и при свете дня, я смотрел глазами миллионов воинов, убивавших других воинов, и видел глазами гибнувших неотвратимость смерти.
Звенели колокола, шуршали опавшие листья по погостам. Плакали женщины. Кричали и бежали прочь люди, а за их спинами горели дома, леса, поля…
Вновь сгустилась тьма. Она обволокла меня, притушила мысли и чувства. «Все!» – понял я: «Я умираю. Вот как это, оказывается, бывает…»
Вдруг, словно из-за невидимой портьеры, мне на встречу вышел… Николенька! В белом больничном халате, улыбающийся, с искрящимися глазами.
– Ты… Ты же умер! – не разлепляя обметанных губ, промычал я, взмахивая во тьме рукой.
– С-старик! Ум-мер, н-не умер – п-понятия от-тносительные! П-потом, п-придет в-время, с-сам поймешь!
– А-а-а… – догадался я: – Ты пришел с того света за мной! Мне уже пора?
– Эх т-ты!.. – покачал головой Николенька: – С-совсем р-расклеился! С-старик, п-поверь м-моему с-слову, у т-тебя в-все будет х-хорошо! Д-давай, п-поднимайся, и иди з-за мной! Д-давай, С-степаныч! З-за мной!
Николенька, не касаясь ногами пола, поплыл куда-то вдаль, маня меня за собой, и я, вытянув руку, пошел вперед, как привязанный. Силуэт моего друга слегка колебался, словно был нарисован на ткани, шевелящейся от ветерка. Он удалялся все дальше и дальше, и вскоре я, не успевающий за ним, вновь остался один на один с темнотой.
И тогда я закричал, надрывая распухшее, сухое горло. Наверное, я издавал лишь еле слышный сип, но мне самому казалось, что я ору, оглушительно и громоподобно.
– Николенька! – кричал я: – Не бросай меня! Возьми меня с собой, я больше не могу здесь! Спаси меня!!
– С-степаныч! Н-ну чего т-ты р-разорался? – раздался у меня в ушах знакомый, спокойный голос моего друга: – Я п-просто уш-шел в-вперед! С-сейчас я з-зажгу з-зажигалку, и т-ты м-меня увидишь…
* * *
– Сейчас я зажгу зажигалку, и ты меня увидишь! – раздался где-то впереди громкий мужской голос, и сразу же вспыхнуло синее, бензиновое пламя «зиппо», резанув по моим отвыкшим от света глазам.
Огонь осветил бородатого мужика в оранжевой каске, с ранцем на спине, одетого в прорезиненный костюм с яркими, флюорестцентными полосками на плечах.
