Я насыпаю на пол пещеры сосновых иголок, разворачиваю спальный мешок и помогаю Питу в него забраться. Даю ему две таблетки и немного воды, однако от еды он отказывается. Лежит и смотрит на меня, пока я пытаюсь замаскировать ход в пещеру стеблями вьющихся растений. Поучается ужасно. Зверя, может, и удастся обмануть, но человек сразу сообразит, что к чему. Злюсь и срываю все обратно.
— Китнисс, — зовет Пит. Подхожу, поправляю волосы, падающие ему на глаза. — Спасибо, что нашла меня, Китнисс.
— Ты бы тоже меня нашел, если бы мог.
Лоб Пита пылает. Лекарства совсем не подействовали. Мне вдруг становится страшно, что он умрет.
— Послушай. Если я не вернусь... Я прерываю его:
— Не говори так. Что я, зря выкачивала весь этот гной?
— Нет. Но если вдруг...
— Никаких вдруг. Это не обсуждается. — Я кладу пальцы ему на губы.
— Но я…
Повинуясь внезапному порыву, я наклоняюсь и целую Пита, заставляя его замолчать. Давно пора, кстати. Мы ведь нежно влюбленные. Я никогда раньше не целовала парня и, наверное, должна чувствовать нечто особенное, а я лишь отмечаю, какие неестественно горячие губы у Пита. Отстранившись, я повыше поднимаю край мешка.
— Ты не умрешь. Я тебе запрещаю. Ясно?
— Ясно, — шепчет он.
Выхожу на прохладный вечерний воздух, и к моим ногам тут же опускается парашют. Быстро распутываю узел в надежде на какое-нибудь стоящее лекарство для Пита, но там всего лишь баночка с горячим бульоном.
Хеймитч не мог бы выразиться определеннее: один поцелуй — одна баночка бульона. Я почти слышу его злобное ворчание: «Ты влюблена, солнышко. Твой парень умирает. Что ты ведешь себя как вяленая рыба?
Что ж, он прав. Если я хочу, чтобы Пит выжил, надо произвести впечатление на зрителей. Несчастные влюбленные отчаянно стремятся вернуться домой вместе! Два сердца бьются в унисон друг другу! Как романтично!
Задачка не из простых, я ведь ни в кого не была влюблена по-настоящему. А вот родители...
Отец никогда не приходил из леса без какого-нибудь подарка для мамы. А ее лицо всегда светлело, едва она слышала его шаги за порогом. Когда отец умер, она сама почти перестала жить.
— Пит! — кричу я, подражая голосу мамы, когда она разговаривала с отцом. Ни с кем больше она так не говорила.
Пит снова задремал; бужу его поцелуем. Вначале Пит явно ошарашен, потом озаряется такой счастливой улыбкой, словно готов всю жизнь лежать вот так и смотреть на меня. Как только у него это получается?
Я показываю ему банку.
— Пит, смотри, что Хеймитч прислал тебе.
Целый час уходит на то, чтобы где уговорами и мольбами, где угрозами, а где и поцелуями заставить Пита съесть весь бульон. Наконец, банка пуста. Пит засыпает, и тогда я с жадностью набрасываюсь на свой ужин: трусенка и коренья. В небе тем временем показывают сводку. Убитых нет. Остается надеяться, что мы с Питом сегодня достаточно развлекли публику, и распорядители перестанут тревожить нас ночью.
Привычно осматриваюсь в поисках подходящего для ночлега дерева и тут соображаю, что с этим покончено. По крайней мере на время. Не могу же я бросить Пита одного на земле. Я ничем не замаскировала место, где он прятался на берегу ручья — да и как его замаскируешь? — и мы отошли оттуда меньше чем на пятьдесят ярдов. Я надеваю очки, кладу рядом с собой оружие и заступаю на дежурство.
Температура быстро падает, и у меня зуб на зуб не попадает от холода. Я сдаюсь и заползаю в спальный мешок к Питу. До чего приятно оказаться в тепле. Впрочем, я недолго им наслаждаюсь, потому что скоро становится не тепло, а нестерпимо жарко. Пита лихорадит, а специальная ткань отражает его жар. Я не знаю, что делать. Понадеяться, что жар уничтожит инфекцию? Или, наоборот, вытащить Пита из мешка? Может, холодный ночной воздух пойдет ему на пользу? В конце концов я лишь кладу ему на лоб мокрый бинт. Вряд ли это поможет, но хотя бы не навредит.
Ночью я то сижу, то ложусь рядом с Питом, снова и снова мочу бинт. Стараюсь не думать о том, что одной мне было гораздо лучше и безопаснее. А теперь я привязана к земле, не могу позволить себе заснуть и должна ухаживать за тяжелобольным. Хотя ведь и раньше понимала, на что иду. Знала, что Пит ранен. И все равно отправилась его искать. Не знаю, какой инстинкт обрек меня на это, но надеюсь, он не приведет меня к гибели.
В первых лучах зари я замечаю на верхней губе Пита капельки пота. Жар пошел на убыль. Вчера вечером, когда я ходила за стеблями, чтобы замаскировать вход в пещеру, я наткнулась на куст Рутиных ягод. Теперь я обрываю их и растираю с водой в банке из-под бульона. Увидев меня, Пит пытается встать.
— Я волновался, — говорит он. — Проснулся, а тебя нет.
Со смехом укладываю его обратно.
— Волновался за меня? Ты свою ногу давно видел?
— Подумал, вдруг на тебя напали Катон с Мирной. Они часто рыскают по ночам, — продолжает Пит серьезно.
— Мирта? Это кто?
— Девушка из Второго дистрикта. Она ведь еще жива?
— Да. Остались только они, мы, Цеп и Лиса, Лиса — это девушка из Пятого, я ее так назвала. Как ты себя чувствуешь?
— Лучше, чем вчера. По сравнению с грязью здесь просто рай. Чистая одежда, спальный мешок, лекарства и... ты.
Да-да, вся эта любовная чушь. Куда ж без нее? Пит ловит мою ладонь, когда я хочу пощупать его щеку, и прижимает к своим губам. Отец часто так делал с мамой. Но откуда Пит нахватался? Наверняка не от своего отца и той ведьмы.
— Больше никаких поцелуев, пока не позавтракаешь, — строго говорю я.
С моей помощью Пит садится, опираясь спиной о стену пещеры. Послушно ест с ложки ягодную мякоть, а от мяса снова отказывается.
— Ты не спала, — говорит он.
— Неважно, — отвечаю я, хотя на самом деле чувствую себя измочаленной.
— Поспи сейчас. Я покараулю. Если что, разбужу тебя, — предлагает он. Я колеблюсь. — Китнисс, ты не выдержишь не спать все время.
Тут он прав. Рано или поздно я все равно засну. И лучше сделать это сейчас, когда Пит вроде бы не так плох и светит солнце.
— Хорошо, — уступаю я. — Только пару часов. Потом разбуди меня.
Днем слишком жарко, чтобы залезать в спальный мешок. Я расстилаю его на полу пещеры и ложусь сверху, держа на всякий случай одну руку на луке. Пит сидит рядом, прислонившись к стене, и следит за входом.
— Спи, — говорит он тихо, убирая у меня со лба выбившиеся пряди волос.
Этот жест такой естественный и успокаивающий, совсем не то что наши наигранные поцелуи и ласки. Мне не хочется, чтобы Пит останавливался, и он как будто понимает меня. Он гладит мои волосы, пока я не засыпаю.
