– Так надо, – настояла она. – Ты нужен всем.
– Кому?
– Землям. И людям. Ешь.
– А ты почему не ешь? – спохватился боярин. – Сама поди не ела со времени, когда я ускакал.
– Я уже не буду испытывать голода, боярин.
– Что это значит?
– Ты все верно понял, Лис. Не осуждай, а послушай: я была известной шаманкой. Лет мне – больше, чем можно подумать. Дочь Иблиса, я жила много жизней, но только ты смог показать, как жить верно. Своей жизнью. Печенеги, от которых ты спасал, – меня убили. Оставалось жизни лишь один вдох, который ты мне, того не ведая, подарил. Теперь – я его отдаю. Я гадала – как можно тебя отблагодарить? Момент настал. Не перебивай – это мое решение. Такие, как я, больше не нужны. Людей больше незачем наказывать и пугать нами. Таких, как ты, – немного, но людям вы сейчас нужнее. Мое решение, Лис: я отдаю тебе всю оставшуюся силу и жизнь – пусть это поможет тебе. Голос Иблиса – я больше не слышу. Теперь я слышу Тенгри – бога Неба. Он говорит, что ты сможешь поговорить со мной в трудные времена. А теперь тебе пора. Очень пора.
Все вновь завертелось и закружилось, словно подхваченное вихрем.
Лис вздрогнул, словно от падения с большой высоты, огляделся. Мертвые глаза степнячки смотрели на него совсем близко. Прижавшаяся к его груди, она была бездыханна и величественна. Ран нет на его теле, а рядом кто-то ревет. То, что когда-то было другом, теперь похоже на него лишь отдаленно: широченная грудь, ручищи не меньше чем у сраженного песьеглавца. На ногах – копыта, и четыре здоровенных рога украшают безобразную клыкастую голову, уже совсем нечеловеческую. Демон ревел, пытаясь вырвать засевшую стрелу из глаза. Лис рывком бросился на врага.
– Хозяин! – орет нежить.
Тварь не глядя выбрасывает руку с мечом в сторону врага – ее Лис и отсекает первым ударом.
– За Лису!
– Как? – ревет тварь. – Почему ты просто не сдохнешь, червь?
Тяжелая лапа целит в голову, а Лис, поднырнув под нее, всаживает обломок меча меж ребер:
– Это за меня.
Демон взмахнул тяжелой башкой, едва не вспоров десятнику рогами грудь и живот, – боярин отпрыгивает в сторону раненого глаза. Беспощадный меч как божье воздаяние падает на ногу, перерубая ее.
– За Святослава! – орет он, перекрикивая тварь.
Существо падает на колени, что-то меняется в ее облике: гигантские мышцы сжимаются, уменьшаясь, кости с хрустом перестраиваются, рога-клыки втягиваются – перед Лисом вновь покалеченный и окровавленный Ратмир.
– Лис! – В этом одном слове тоски больше, чем в десятке предсмертных криков. Там, за стенами церквушки, идет бой: нежить мечется по зданию в поисках спасения.
– А это за Русь! – Меч мелькает в последний раз, голова, отлетев, бьется об стенку. Выпученные глаза гаснут.
– Поднялся! Восстал!
– Не держит слова ваш клятый хозяин. Не знает ни черта. Вот и вам натрепал, что Русь обречена и победа уже за вами. Выходит – и в этом мог трепаться!
В зал врывается гридь, с обнаженными мечами и копьями, а впереди…
– Лесобор? Старый бес! Я был уверен, что ты утек. – Лис улыбается оборотню как родному.
– Это ты – старый бес, – возражает волколак. – Нашел разъезд – думал, не поспеем.
Лис окровавленным мечом указывает на жавшегося к стене перепуганного упыря с соплеменниками и нескольких ведьм. При виде меча, указывающего на него, упырь верещит пронзительным воплем, выставляя в защите когтистые лапы. Из его глаз течет зеленоватая гнусь, лишь отдаленно напоминающая слезы.
– Надо доделать, – говорит Лисослав, встряхивая мечом, и направляется к оробевшей нечисти.
Анна Мезенцева
Травница
Разумом остра, мыслью быстра;
ходит меж бедами, что знает, что ведает;
пальцы тонки, голос звонкий, легок шаг;
носит смерть в руках.
Бояново пророчество. Стих седьмой
1
Зорка бежала по запутанной веренице клетей, переходов и светлиц. Хоромы изборского князя казались огромными и отстроенными безо всякого порядка. Из-за спины доносился топот, орали: «Посторонись!» Травница метнулась сквозь сени и выскочила в полутемную горницу. Миновала и ее, стукнулась плечом в дверь – заперто! Где-то рядом испуганно завизжала баба. Зорка сунула руку в суму и принялась вслепую перебирать склянки и мешки. Нащупала нужный – холщовый, с завязкой из тесьмы.
От щепотки расковника во все стороны полетели искры. Дохнуло паленым, брякнул упавший засов. Зорка толкнула створку и помчалась дальше. Молельная, трапезная, еще один переход, пропахший плесенью и огарками от свечей. Через окно не пролезть, слишком маленькое, даже для ее узкого, как у отрока, тела.
Следующая хоромина выглядела богаче других – с расписным потолком и лавками, покрытыми разноцветным сукном. Наконец-то нашелся выход во двор. Но Зорка не успела в него нырнуть – с улицы послышались голоса. Что делать? Куда бежать?
В последний момент травница скользнула на пол, перекатилась к стене и дернула книзу полавочник. Замерла, пытаясь унять стучащее сердце. По лестнице поднялось несколько человек. В щели под сукном мелькнули красные сапоги, за ними – подол монашеской рясы. Последним в хоромину вошел некто с посохом в руках. Травница присмотрелась. Основание древка покрывали нарисованные языки огня и руны, славящие Семаргла. Жрец? Что за диковинная тройка?
Со стороны трапезной скрипнула дверь, запыхавшийся голос произнес:
– Девку… чтоб ее… не видали?
– Какую девку? – басом прогудел обладатель сапог.
– Тощую, чернявую, коса висит как крысячий хвост. Одета в рубаху и штаны, на плече сума.
– Нет тут никого, мил человек, – приветливо ответил монах. – Мы бы непременно…
Но его перебил крик: «Там она! Обыскать!»
– Ты кого это обыскивать собрался, недоносок? – Бас зазвучал глуше и страшней. – Не меня ли? Опоясанного гридня великого князя Мстислава?! Вон отсюда!
Дверь захлопнулась, Зорка перевела дух. А гридень, наоборот, только начал распаляться. Красные сапоги закружили по просторной хоромине.
– Что за народ… Весь день исподтишка гадят. Девку какую-то удумали… Когда Навье войско на землю придет, ератники да шептуньи не будут разбирать, кто тут кривич, а кто рус. У всех души высосут, ни старых, ни малых не пощадят. Но нет! Всяк о своей выгоде печется!
– Стоит ли удивляться, что нам не рады? Изборск, как и Плесков, всегда поддерживал Ярослава.
Методом исключения выходило, что последние слова принадлежали жрецу. Он хотел добавить что-то еще, но монах воскликнул:
– Амулет! Амулет светится! Избранный где-то рядом…
«Избранный? – повторила про себя Зорка. – Кем и куда?» К скудному вечернему свету, падавшему сквозь окно, и вправду добавилось непонятное сияние. Мягкое, серебристое и вроде как дрожащее, словно от сквозняка.
Жрец выглянул на лестницу и крикнул во двор:
– Эй! Кто хочет узнать свое счастье? Нет, ты уже был. Ты тоже. Есть кто новый?
– Я! Меня испытай! – отозвался какой-то парень, по ступеням бодро застучали шаги.
– Эк повезло! – Настроение у гридня мгновенно переменилось. – Я уж подумал: не напутали мы чего? Столько людей без толку перебрали. Но, видно, боги нам благоволят.
– Есть только один Господь, Иисус Христос, источник всякой животворящей силы, – наставительно заметил монах. – А в пророчестве Бояна сказано ясно: избранник находится здесь, в Изборске. Входи, сын мой, не стесняйся.
Черный подол подплыл к бедняцким лаптям, куда для тепла натолкали сена. Послышался шорох ткани и что-то вроде шлепка по руке.
– Нет… Не годится.
Лапти, досадливо топая, исчезли в обратном направлении.
– Может, кто из теремных? – пробормотал гридень. – Недоносок, что давеча заходил?
