– И ничего не подцепим? СПИД какой–нибудь инопланетный.
– Опять же, насколько я знаю, смертельных болезней у серпиенсов нет.
– Вот ведь, гады, даже болезни с ними связываться не хотят. – Генерал заметно повеселел. – Что дальше будем делать?
– Скоро вечер. – Грин взглянул на часы. – Дождемся темноты и двинем на запасную базу. В «Глубинный», например.
– Туда нельзя, – возразил Алексеев. – Да и взорвали твой «Глубинный» наверняка. Не змеевики – так наши.
– Тогда… – Грин задумался.
– Ладно, расслабься, я знаю, куда выдвинемся. К Метрогородку пойдем.
– А там что? – удивился Грин. – Есть база?
– Есть. Только не все о ней знают. И серпиенсам к ней не подобраться. Очень хитро построена, и «Пилигримы» вокруг каскадами установлены.
– Лады, – кивнул Грин. – Как только стемнеет, топаем в сторону Лосиного острова. По «зеленке» быстро дойдем, а главное – скрытно. Без стрельбы. Я люблю стрелять, вы знаете, наверное, но на сегодня норму перевыполнил. Тошнит от одной мысли.
– Это да, – согласился Алексеев. – По ночам серпиенсы предпочитают не воевать. Традиция, а вернее – древнее табу. С кошатниками связано. Они–то как раз по ночам любят гулять. Говорят, в древности кошатники на серпиенсов прямо–таки охотились. В точности как наши бойцы. Змеевики и комендантский час вводят на оккупированных территориях из–за этой же традиции. Они не столько наших ночных охотников боятся, сколько самой ночи. В генах страх сидит.
– Интересно, я и не знал, – сказал Грин. – Думал над этим, но спросить не у кого было. И про это, и про многое другое.
– Спрашивай, пока есть время, – разрешил Алексеев. – Расскажу, что знаю. Молчком скучно будет тут куковать.
– Честно говоря, все вопросы у меня простые, но неприятные.
– Почему не поверили тебе? – Алексеев взглянул на Грина исподлобья.
– Нет. – Филипп махнул рукой. – Это уже в прошлом. А нам о будущем думать надо. Ну, допустим, такой вопрос: теперь вы понимаете, что победить змеевиков в бою, даже ударом в тыл, нереально? Понимаете, что они сильнее по определению? Ведь, чтобы убить врага, нужно либо выстрелить почти в упор из «Пилигрима», либо чтобы серпиенс был занят отражением атаки. Получается, на одного врага нужно выпустить как минимум двоих людей. Один из которых непременно погибнет. То есть чтобы выиграть бой, надо иметь двукратное преимущество, а то и вовсе пятикратное. Его у Сопротивления не было и раньше, а уж теперь нет подавно. И не будет. И миф о высокой эффективности моего «супероружия» развеян. Оно едва справляется с силовой броней стражников и энергоботами и лишь локально дырявит купола. Делая ставку на него, Сопротивление занималось самообманом. Теперь уже невозможно закрыть глаза на то, что все прежние победы были пирровыми…
– Погоди, не тараторь, – приказал Алексеев. – В чем вопрос–то? Какой будет наша новая стратегия?
– И тактика, – добавил Грин.
– Мы усовершенствуем «Пилигримы», разработаем новую систему связи, поставим под наши знамена новых бойцов и победим. – Генерал рубанул ладонью воздух. – Вот и вся стратегия! Обязательно победим! По–настоящему! Каких бы жертв и лишений это ни стоило!
– А вот теперь вы остыньте, Дмитрий Павлович, – вежливо, но твердо попросил Грин. – В войне побеждает не тот, кто поднял свое знамя над вражеским штабом, а тот, кто понес наименьшие потери. Вы же предлагаете сражаться до гордого, но бессмысленного проигрыша, а не до победы.
– А ты что предлагаешь? – Алексеев удивленно вскинул брови. – Покориться, чтобы выжить? И чего будут стоить наши никчемные рабские жизни? Половинки ломаного гроша?
– Возможно, и меньше, но, в отличие от мертвецов, у нас останется шанс.
– У трусов тоже нет шансов, – отрезал генерал. – Трус – это живой труп!
– Что толку спорить? – Грин развел руками. – Разговоры в данной ситуации ничто, бессмысленное сотрясание воздуха. Давайте поступим иначе. Я возьму сотню трусов, а вы сотню тел погибших героев и посмотрим, кто сумеет поднять свое войско в атаку.
– Не передергивай. – Алексеев нахмурился. – Все равно сдаваться нельзя!
– Я и не предлагаю сдаваться. – Грин смягчил интонации. – Для победы нам следует пересмотреть отношение к делу, а не тактику или стратегию борьбы.
– Отношение? – Генерал скривился. – А–а, понимаю, слышал такие речи от марионеток. Ассимиляция, мирное сосуществование, создание и постепенное усиление роли человечества, вплоть до выхода на равноправные отношения с чужаками… бред! Совместное существование с чужими аморально и бесперспективно, а уж равенства мы не добьемся вообще никогда. Ни дипломатическими, ни экономическими способами. Змеевики скорее удавятся, чем признают нас равными. Даже кошатники не признают. Мы для них рабы, низшая раса, и это навсегда. Скажу больше – они уничтожат нас до последнего, когда окончательно устроятся на планете и роботизируют все технологические процессы. Так что мы боремся не за равноправие, а за выживание. Пусть мы гибнем, но в то же время мы даем шанс на выживание своим детям. Разрушая все, что приближает кланы к технологическому благополучию, мы оттягиваем момент, когда чужаки решат, что мы более не нужны, и уничтожат нас всех.
– Все верно, – охотно согласился Грин. – Ренегаты несут бред. Они сознательно закрывают глаза на главное противоречие в своей теории: чужеродность врага. Ассимиляция невозможна хотя бы по чисто биологическим причинам. Чужаки – существа из другого мира с другим генетическим кодом. Но кое в чем пораженцы правы.
– Ни в чем они не правы! – Генерал треснул кулачищем по земле. – Ни в чем!
– Вы уверены? – Грин сохранил полное спокойствие. – Тогда ответьте всего на три простых вопроса. Что вы знаете о враге?
– Все.
– Неужели?
– Все, что нужно для борьбы. Мы знаем его законы, организацию его общества и армии, его традиции, обычаи, привычки. А главное – мы знаем, как его убить!
– Замечательно. Тогда вопрос номер два: почему в тот момент, когда змеевики погибают от удара ножом в темя, их тела покрываются светящейся сетью, а когда им просто сносят башку, ничего такого не происходит? Почему плавятся ножи, будто ими замкнули сеть высокого напряжения? Как могут серпиенсы жить, когда внутри у них накоплен такой жуткий заряд электричества? В анатомии их тел нет ничего особенного, да и по части биохимии или структуры белков тоже вроде бы все ясно.
– Ты сам сказал – другая генетика.
– Генетика? Да, генетический код другой. Но отличается от нашего ровно настолько, чтобы наши расы не могли смешаться. Примерно та же история, что в случае с негроидной и монголоидной расами. Браки между чистокровными представителями этих рас бесплодны, но принципиальных отличий у них нет. В случае со змеевиками или кошатниками примерно та же петрушка. У них вертикальные зрачки, длинные языки, кровь другого оттенка, запах… но тут важен рацион питания, ведь кошатники едят только рыбу и морепродукты, а змеевики вообще ничего не едят, словно они каким–то непонятным образом питаются чистой энергией, в остальном же мы практически одинаковы. Однако они по всем статьям совершеннее нас. Что это за фокус?
