— Не вижу смысла, — тихо, грустно произнес Казанцев. — Это когда и где так?
— Если бы изобретение Сергея Лебедева было представлено начальству… Вероятно, году в пятнадцатом уже началось бы и промышленное производство. Это ведь у нас, как я понимаю, Волынь… Как раз фронт стабилизировался.
— А если бы немцы первыми начали производить такой газ?! — Петя изо всех сил защищал остатки привычного ему понимания жизни.
— Давайте посмотрим.
Петя не успел возразить… Да и что возразишь? Что не хочешь смотреть на эту злую массовую смерть? Так ведь с ним и спорят этой жутью. Причем чувствовал Петя (работала та самая интуиция) — показывают ему правду. Так было бы, представь Лебедев изобретение. Все же хорошо, что так не стало.
На этот раз Петя увидел красивый город с надписями на незнакомом языке, мосты через неширокую реку. Что это за город, сделалось вдруг очень понятно: в стороне стыла громада знаменитого Собора Парижской Богоматери. С неба что-то падало, сверкал тот же короткий злой огонь, вставали клубящиеся шары — в два-три роста человека, быстро оседавшие, растекавшиеся на десятки метров во все стороны. В сером, быстро редеющем туманчике мелькали женщины в тогдашних длинных юбках, какие-то подростки, мамы тащили детей, брали на руки тех, кто поменьше. Многоголосый крик вздымался к небу из этого скопища людей. Люди бежали, налетали друг на друга, нелепо махали руками… Падали, падали, падали…
— Интересно, а почему это Париж — первый объект? — пробормотал Бадмаев. Петя чувствовал — ему и правда интересно: он изучает то, что видит. Словно ответом на вопрос, Петя увидел такие же вспухавшие серо-зеленые шары возле Исаакиевского собора, на Морской улице, возле Медного всадника. Мерзкий туман колыхался, полз, затекал в улицы, магазины, окна первых-вторых этажей. Петя старался не фиксировать внимания на множестве неподвижных, бьющихся, ползущих фигур. Даже не сразу заметил, что изображение погасло.
— Ну-с, Петр Исаакович, это как раз случай применения оружия, которого воякам, к счастью, не дали. А про атомное-то слыхали?
— Немного… — Чтобы ответить, Пете пришлось чуть покашлять, прочистить сдавленное горло.
— И что слыхали?
— Про Лео Сцилларда… Он взял патент на ядерную бомбу совсем недавно…
— Если быть точным, Лео Сциллард взял патент в тысяча девятьсот тридцать четвертом году. Но Эрнест Резерфорд научился расщеплять атом в тысяча девятьсот одиннадцатом. Сделать бомбу можно было уже к мировой войне… Последствия улавливаете?
— Я понимаю, о чем вы… Но ведь немцев надо было победить!
Петя поймал себя на том, что готов молитвенно сложить руки, умоляя Бадмаева признать: ну необходимо ведь было!
— А немцы полагали, что необходимо победить Российскую империю и англичан, — пожал плечами Бадмаев. — Чем вы их лучше? Но можете радоваться — если бы Резерфорд не скрыл бы свое открытие и не сбежал к нам, атомная бомба сначала появилась бы именно в Британии. Ее использовали бы именно для того, чтобы победить немцев.
Бадмаев опять махнул рукой. На этот раз город на экране появился совершенно незнакомый, видный с высоты летящего аэроплана — метров семьсот. И видно было чуть со стороны.
— Гамбург… Тыща девятьсот семнадцатый… — прокомментировал Бадмаев. — Почему семнадцатый — понимаю, а вот почему именно Гамбург?! А! Это потому, что близко к границе. Иначе самолеты могут и перехватить.
Пока он говорил, самолеты над городом начали подниматься.
— Отбомбились…
Вдруг что-то произошло. Петя не мог поверить своим глазам: город исчез. Это было невероятно, но здания не были даже взорваны: они оказались мгновенно сметены какой-то чудовищной силой. Их сбросило, как мог бы сквозняк сбросить со стола несколько картонных муляжей. Местами развалины начали охватывать пожары, а над гибнущим городом начал возникать словно бы сверкающий столб чудовищного размера. Этот столб издавал глухой зловещий рокот, — такой гул производит иногда грозовая туча, но во много раз тише. От столба летели во все стороны какие-то нелепые обломки; столб неудержимо, мрачно рос и на колоссальной высоте начал вдруг еще и клубиться, расширяться, образуя такое же зловещее, пугающе громадное подобие огненного гриба.
Гриб качался, клубился, в нем шли какие-то превращения, а Гамбург охватывали пожары — словно бы этот нечеловеческий гул сам собой раздувал лютое пламя.
— Ну-ка, ну-ка… — Бадмаев делал что-то руками, город приблизился.
Стало видно, как мимо развалин бежит к Рейну толпа. Среди бегущих, топчущихся, ломящихся к воде Петя видел человека, одна половина лица которого сгорела до костей, а другая осталась почти целой. Женщина в обгорелых обрывках платья пыталась напоить почти сгоревший скелетик на руках. Какие-то похожие друг на друга — видимо, папа и сын — пытались снять друг с друга спекшуюся, приварившуюся к телу одежду. Но почему-то особенно врезался в память мальчик лет двенадцати. Этот мальчик потерянно стоял, а с его руки от плеча до пальцев спекшейся коркой отваливалась коричневая кожа: как на запеченной свинине.
— Посмотрим еще эпицентр…
В «эпицентре» было пусто и тихо, пожары шелестели в стороне, рев и крик прорывались приглушенно. Петя видел прямо на улицах несколько обгорелых скелетов. На самых дальних еще оставались остатки мягких тканей, у лежащих ближе к центру и кости все сильнее обгорали. Пошли уродливые темные пятна неправильной формы: прямо на булыжнике мостовой, как отпечатки скелетов. Появились пятна без костей. О происхождении пятен как-то не хотелось догадываться, а Бадмаев бодро рассказывал, что вот, невероятная температура создала такой интересный эффект: тени мгновенно сгоревших, испарившихся людей.
— И сколько людей тогда погибло бы? Ага… Сразу тысяч шестьдесят покойников и еще в два раза больше раненых. Еще потом начнется радиация, умрут в общей сложности тысяч двести человек. Вот они, Петр Исаакович, прямые результаты. Если бы у правителей были бы мощные отравляющие вещества и ядерное оружие — они бы их непременно велели применять. Что получилось бы — вы только что видели. Это при том, что атомная энергия может использоваться в мирных целях! Вот у нас есть атомный реактор… Его могли построить в Англии уже двадцать лет назад. Могли построить и в России, помешала только революция.
— Никогда не слышал об этом…
— Неудивительно… А вы слышали, что в Российской империи строили специальный самолет, который мог бы нести колоссальную бомбу?
— Я слышал про самолет «Илья Муромец»…
— Что же вы слышали?
— Отец рассказывал, это был самый большой самолет Первой мировой войны. Его построили в авиационном отделе Русско-Балтийского завода. На «Илье Муромце» поставили несколько рекордов грузоподъемности, числа пассажиров, времени и максимальной высоты полета.
