— Ну что ж, графиня Оленина… Или вернее будет — Тимирязева? Я, признаться, не слишком осведомлён о ваших перипетиях с пожалованным императором титулом и сменой семейного положения. Но, осмелюсь предположить, что вовсе не из-за этого вы оказали нам честь своим ночным визитом? Помимо того, что это может вас скомпрометировать в глазах мужа, так еще и слухи могут пойти о том, что фрейлина посещала опального князя в неурочный час. И также могу Вас уверить, что на роль удобной жилетки для жалоб на супруга, детей и непослушных комнатных собачек я тоже не гожусь. Итак, будьте снисходительны, утолите старческое любопытство.
Он попытался было в доказательство последних слов степенно огладить бороду, но коснулся гладко выбритого подбородка, забыв, что одновременно покончил с добровольным затворничеством и с седой растительностью на лице. Смущённо кашлянув, он вопросительно уставился на Светлану. Та, вопреки дворцовым обычаям, что, казалось, давно пропитали собою её кровь, не стала заходить издалека, наматывая вокруг главного витиеватые обороты и изысканные выражения, а сразу ринулась напролом:
— Владимир Алексеевич, мне отчаянно нужна ваша помощь! Точнее, не мне, а всей империи, самому императору, только он об этом ещё не знает! Потому, что моей Святой обязанностью было всемерно поддерживать его, а я оказалась в… Но сейчас не об этом…
Пока фрейлина сумбурно, то и дело перескакивая с одного на другое, запинаясь, излагала бывшему канцлеру Российской Империи историю своего грехопадения, умолчав, впрочем, о том, кто является настоящим отцом её драгоценного мальчика, кустистые брови её невольного исповедника взлетали всё выше. Тем не менее, он дождался, пока Оленина выдохнется и замолчит, выжидательно уставившись на него огромными, блестящими от слез глазами. Убедившись, что она более ничего не скажет, он вздохнул, пошевелил кочергой дрова в камине, аккуратно установил её на подставку и поднял усталые глаза на собеседницу. В нем ей почудилась насмешка над загнанной в угол женщиной, но все же в нем было больше боли и какой-то затаенной грусти, прятавшейся в глубине его умных глаз.
— Всё это очень занимательно, я бы даже сказал — поучительно, но… Чего Вы, собственно, сейчас хотите от меня? Отпустить ваши грехи я не могу, увы, не имею на то надлежащего статуса. Замолвить за Вас словечко перед императором? Тогда Вам, как никому другому, должно быть понятно, что Вы обратились не по адресу. Укрыть Вас от справедливого гнева Вашего уважаемого супруга, который, рано или поздно, но узнает о том, как вы сунули свой прелестный носик в его дела? Скажу прямо, не имею ни малейшего желания. И что изменилось сейчас, раз Вы вдруг решили рискнуть-таки жизнью вашего отпрыска и поделиться со мной этой историей? Мне кажется, я никогда не имел репутации человека, прощающего предательство любого толка. Смею Вас уверить, что спустя годы, что миновали со дня моей отставки, ничего не изменилось и смею надеяться не изменится и впредь.
Вздрогнув, Светлана все же не стала опускать глаз. Каждый раз, когда ей сегодня приходилось терпеть унижения- от ямщика, от престарелого холопа Громовых, она мысленно говорила себе — терпи, ты это заслужила, это лишь малая часть того, что тебя ожидает! Но сносить презрение князя оказалось стократ труднее…
— Про себя я всё знаю, Ваше Сиятельство. И поверьте, нет худшего палача, нет страшнее пыточной, чем то, что творится в моей душе! Но пока мои… вмешательства… всего лишь вносили некий хаос в подготовку к войне, пока я ухитрилась минимизировать их последствия, мне казалось, что всё это не столь страшно. Теперь же…
— Господи, дай мне терпения! — нетерпеливо перебил её Громов. — Вот поэтому ваше место — у колыбели, но никак не в политике! С тех пор, как женщины возомнили себя равными мужчинам, с тех пор, как они стали вмешиваться в государственные дела — всё покатилось под откос!!! Ваши животные инстинкты заменяют вам разум, но вы считаете, что можете совмещать и роль хранительницы домашнего очага, матери и жены — и роль государственного деятеля, требующую хладнокровия, невозмутимости, умения мыслить!
Признаюсь, какое-то время вы производили впечатление редкого исключения, вы отличались здравомыслием, что импонировало мне. Но стоило вам обзавестись потомством — пожалуйста! Инстинкты самки, защищающей детёныша любой ценой, взяли верх! Вы готовы обречь страну, со всеми миллионами детей, живущих здесь, на гибель — и ради чего? Ради жизни одного Вашего сына?!! Вы сами то понимаете, влезли в дела, в которых ничего не смыслите, подставив под удар всех?!
— Не смейте оскорблять меня! Вы не знаете и половины того, что произошло и происходит! И если бы я не хотела исправить всё, что натворила, я бы не пришла сегодня к Вам, поправ всё правила приличия! Рискуя жизнью сына!
— Вот и ещё одно доказательство правоты моих слов. Почему Вы явились ко мне? Почему не признались во всём графу Тимирязеву? Почему, в конце концов, не пали в ноги своему покровителю? Кто как не он способен понять ваши мотивы, а помня о ваших заслугах и простить?
Светлана сникла и проговорила, кусая губы:
— Потому что я не уверена, что в стенах дворца нет придворных, которых тоже вынудили работать на тех же людей, что и меня… Потому что я боюсь последствий моего появления там… А вдруг, поняв, что императору станет известно об их целях и замыслах, иностранные лазутчики решат устранить его, погрузив империю в смуту? Вдруг они только этого и ждут? А обратиться к мужу — вам остаётся лишь поверить мне на слово, что сделать этого я никак не могу.
Князь наклонился вперёд, оперевшись подбородком на скрещённые руки.
— И всё же повторюсь — почему я?
Светлана прижала ладони к груди, в которой отчаянно колотилось сердце.
— Потому что Громовы всегда радели о процветании Империи! Потому что Вы всегда были непоколебимы, Вас никто не сможет сломить, убедить действовать во вред России! И Вы — не только моя последняя надежда, Вы — надежда всей Империи! И мне просто больше не к кому обратиться…
В ближайшее время объединенная армия Европы усиленная архимагами, двинет основные силы на прорыв границы с Российской империей. В их планах подкинуть ложную информацию о направлении этого манёвра, вследствие чего наши войска ринутся не туда, куда надо, освободив для захватчиков дорогу к столице. Им понадобится всего несколько дней, что бы дойти до столицы. У нас же по их замыслу должны вспыхнуть народные бунты, которые отвлекут часть наших сил. У них уже все готово и нужные люди, только ждут приказа. Когда это будет воплощено в жизнь, я точно не знаю, но думаю…
Громов вскочил с кресла, едва не опрокинув его.
— Глупая женщина! Почему Вы сразу не сказали об этом?!! Да будет Вам известно, что два дня назад наша армия выдвинулась в сторону Финляндского княжества, где, по данным наших дознавателей, ожидается наступление врага!!!
Светлана ошеломленно смотрела на князя. За своими страхами и переживаниями она совершенно отстранилась в последние дни от событий в столице. И вот к чему это привело. И во всем этом виновата она одна!!!
— Я опоздала… — прошептала она омертвевшими губами.
— Это мы ещё посмотрим! — злобно бросил Громов и зычно крикнул, уже не пытаясь сохранить покой всех спящих в особняке. — Потап! Отставить чай! Нарочного к Давыдову, пусть срочно выезжает к нам! И поднимай всех магов рода, и Павла, Павла тоже сюда…
В мгновение ока всё завертелось и закрутилось, там, где ещё минуту назад было покойно и тихо, слышались взволнованные голоса, мелькали огни, звучали быстрые шаги… Пробуждаясь от вынужденной спячки, род защитников Отечества расправлял крылья и предупреждающе скалил пасть, полную острых клыков — дракон собирался взмыть в небо…
Глава 36
К исходу дня мерная иноходь моего жеребца, уверенно вбивающего тяжёлые копыта в земли Великого княжества Финляндского, начала всё сильнее меня укачивать. В какой-то момент я даже испугался, что могу забыться настолько, что позорно свалюсь на глазах у многотысячной армии — неплохое выйдет предзнаменование перед решающей встречей с вражескими силами!
