со мной. В его голове появилась новая рана от игольчатой пули, он был мертв. Оба сержанта исчезли.
— Они ушли, Там,— ответил Дэйв на мой немой вопрос.— Нам тоже надо уходить. Френдлизцы решили, что мы не стоим их жизни, и просто обошли холм. Но их танки приближаются... Мы не можем идти быстро, потому что твое колено... Попробуй встать, я тебе помогу.
Я встал, было ужасно больно, но я встал! Дэйв поддержал меня, и мы начали спускаться по склону холма, прочь от танков.
Если раньше я с'интересом наблюдал за окружающим лесом, размышляя о его красоте и таинственности, то теперь мне было не до этого— каждый шаг давался мне с трудом. Но это — самое удивительное — не отнимало у меня последних сил, а наоборот, подбадривало, придавало ясности. И чем сильнее была боль, тем больше неистовство. Возможно, виной этому было некоторое количество крови древних берсерков, струящейся в моих ирландских жилах.
Мы шли очень медленно, и танки вполне могли бы нас догнать. Но в своей слепой ярости я их не боялся. Может быть, где-то подсознательно я не сомневался в том, что моя одежда ньюсмена спасет меня. Я был почти мистически убежден в своей неуязвимости. Единственное, что меня сейчас беспокоило — это Дэйв. Его судьба и судьба Эилин были мне далеко не безразличны.
Я кричал на него, гнал прочь, убеждал, чтобы он бросил меня и уходил, так как мне ничего не угрожало. Но он отвечал, что я не бросил его, контуженного, и поэтому он не может сейчас оставить меня одного. И кроме того, его долгом было помочь мне, так как я — брат его жены.
Обозвав его дураком и глупцом, я сел на землю и отказался идти дальше. Тогда он без лишних слов взвалил меня на спину и понес.
Вот это было уже совсем плохо. Он мог совершенно измучиться. Я опять начал кричать, чтобы он немедленно бросил меня.
И вскоре это подействовало. Менее чем через пять минут, он отпустил меня. Я поднял голову и увидел стоящих перед нами молодых френдлизских стрелков, очевидно, привлеченных моими криками.
ГЛАВА 12
Я думал, что они обнаружат нас даже раньше, чем это произошло на самом деле. Насколько я знал, все вокруг кишело френдлизцами. Но, очевидно, боясь попасть под обстрел кассидиан, они старались обходить холм стороной.
Итак, перед нами стояли два френдлизца, два молодых парня. Сержант и рядовой. Насколько я понял, их задачей было обнаружение очагов сопротивления кассидиан и наведение на них основных сил наступающих. Думаю, что они уже давно обнаружили нас, но подходили очень осторожно, опасаясь засады. Похоже, что я разгадал ход их мыслей. Кричал один человек. Солдат Господа не стал бы этого делать ни при каких обстоятельствах на поле боя! Тогда зачем же кассидианину надо так громко кричать в районе боевых действий? Это было непонятно, а потому требовало повышенной осторожности!
Но теперь они увидели, кто был перед ними— ньюсмен и его помощник. Оба гражданские.
— Что такое, сэр? — спросил меня сержант.
— Черт вас побери,— крикнул я.— Разве вы не видите, что мне необходима медицинская помощь? Доставьте меня в один из ваших полевых госпиталей, да побыстрее!
— У нас нет приказа,— немного поколебавшись, произнес сержант,— возвращаться с поля боя.— Он посмотрел на своего товарища.— Единственное, что мы можем для вас сделать, это доставить на место сбора пленных, где наверняка есть врач. Это недалеко отсюда.
— Черт с вами, давайте!
— Гретен, возьми его, а я понесу твою винтовку,— приказал сержант рядовому. Солдат взвалил меня на спину, и мы двинулись в путь. Мы довольно долго пробирались через лес, то там, то здесь встречая следы недавнего сражения. С большими трудностями нам удалось, наконец, добраться до места назначения. Шесть вооруженных френдлизцев охраняли группу пленных.
— Кто из вас старший?— спросил их сержант, доставивший нас.
— Я,— вышел вперед один из френдлизцев. Это был обыкновенный полевой стрелок в звании младшего сержанта. Несмотря на столь низкое звание, он был уже довольно пожилой— похоже, ему было уже за сорок.
— Этот человек— ньюсмен,— сказал сержант, указывая на меня винтовкой,— а другой — его помощник. Ньюсмен ранен, и поскольку мы не можем доставить его в госпиталь, может быть, вы сможете вызвать ему врача по радио.
— Нет,— покачал головой младший сержант. — У нас здесь нет рации, а командный пункт метрах в двухстах отсюда.
— Мы с Гретом могли бы помочь вам, пока кто-нибудь сбегает туда.
— Это невозможно,— опять покачал головой командир охраны,— у нас нет приказа покидать этот пост.
— Даже в особых случаях?
— Такие не указаны!
— Но...
— Повторяю, сержант. Нам не было указано ни на какие исключения! Мы не сдвинемся с места, пока не появится старший командир.
— А как скоро он может появиться?
— Не знаю.
— Тогда я схожу сам. Подождите меня здесь, Гретен. Командный пункт в этом направлении? Спасибо.
Он закинул свою винтовку на плечо и исчез за деревьями. Больше мы никогда его не видели.
До этого момента я держался из последних сил, но тут уж можно было бы и дать себе слабинку. Скоро будет помощь. Медленно, очень медленно я погрузился в беспамятство.
Очнулся я от ужасной боли. Раненая нога ниже колена распухла, и малейшее движение вызывало судорожные боли, молотом отдававшиеся в голове.
Постаравшись принять положение, при котором боль хоть ненамного уменьшилась бы, я начал осматриваться.
Я лежал в тени на самом краю поляны. На другом ее конце находилась группа пленных и рядом с ними несколько охранников. Но большинство солдат располагались невдалеке от меня. Среди них я заметил новое лицо. Человека лет тридцати в чине фельдфебеля, который, угрожающе размахивая руками, что-то говорил им.
Небо над нами отдавало красным. Это лучи заходящего солнца создавали удивительную картину. Его лучи падали на мундиры френдлизцев, создавая причудливую игру красок.
Красное и черное, черное и красное,— цвета зловеще отражались на кронах деревьев.
Я прислушивался и услышал, о чем разговаривали солдаты.
— Ты мальчишка! — рычал фельдфебель. Он потряхивал головой, не в силах сдержать своих эмоций. Его лицо было красным в лучах заходящего солнца.
— Ты мальчишка! Сопляк! Что ты знаешь о борьбе за выживание на наших суровых, каменистых планетах? Что ты знаешь о целях тех, кто послал нас сюда защищать Слово Божье? Неужели ты не хочешь, чтобы наши дети
